Поместился я у камина на свободном большом кожаном диване. Вслед за моим приходом был принесен мой ручной багаж, осмотр которого был произведен солдатом-преображенцем под руководством прапорщика. Последний совершенно спокойно положил в карман все найденные среди моих вещей перочинные ножи, которых я с тех пор больше не видал. Преображенский солдат ничего решительно из моих вещей не тронул. Через несколько минут ко мне подошла барышня, оказавшаяся курсисткой, добровольно взявшая на себя обязанность помогать арестованным в павильоне, и предложила свои услуги соединить меня по телефону с семьей или с тем, кого пожелаю вызвать. Я очень благодарил ее и попросил сообщить жене, находившейся по моим предположениям в это время в нашей городской квартире (на Мойке, у Певческого моста), мой номер телефона. Через несколько минут она вернулась, сказав, что объяснила жене, как ей получить пропуск, и что скоро моя жена придет меня навестить. Затем я ее попросил войти в связь с моим главноуправляющим — Германом Германовичем Биршертом. Когда она его вызвала по телефону и в квартире узнали, что говорит кто-то по моему поручению из Таврического дворца, от Биршерта ответили, что никого дома нет и чтобы я не беспокоился звонить, так как он никакими моими делами больше не заведует. Подтверждение такого стремительного его отказа от ведения моих дел в связи с революционными событиями я получил через некоторое время от жены, а впоследствии убедился сам, прочитав на первой странице нескольких газет объявление, гласившее, что правление акционерного общества «Кувака» (в котором Биршерт был членом правления, а я — председателем), горячо приветствуя всенародное движение, освободившее Россию от многовекового гнета, считает своим долгом довести до всеобщего сведения, что уже с 18 августа 1916 года акционерное общество владеет источниками, представляющими общественное достояние, и никакого отношения к бывшему владельцу не имеет, и что в экстренном заседании правления общества 8 сего марта постановлено В. Н. Воейкова исключить из состава правления и переименовать общество в «Акционерное общество натуральных минеральных вод».
Через несколько времени в павильон приехала моя жена, которая подробно рассказала о пережитом ее матерью, сестрой и ею самой при разгроме и сожжении дома.
Дом графа Фредерикса находился против казарм конной гвардии, в которой служил и командовал полком граф до назначения ко двору. В этих казармах на время войны был размещен запасной батальон Кексгольмского полка.
Самым удобным лозунгом для агитаторов того времени было возбуждение толпы против носителей немецких фамилий, к которым ошибочно (так как его фамилия шведского происхождения) был причислен и граф Фредерикс. Выдав его, кроме того, за немецкого шпиона и предателя нашей Родины, провокаторы достигли того, что 27 февраля с 10 часов вечера солдаты Кексгольмского полка начали собираться около дома, смотреть на крышу, на которой якобы находились пулеметы для стрельбы в народ, и наконец стали стрелять в нижнее окно, пробив внутреннюю ставню. До 2 часов ночи продолжалась осада дома, в котором находилась лежавшая в постели больная графиня; при ней были две ее дочери — моя жена и графиня Фредерикс — с растерявшейся прислугой. В 2 часа солдаты ушли и на улице наступила тишина, давшая обитателям дома надежду, что все кончено.
Но с 8 часов утра следующего дня улица опять наполнилась совершенно недисциплинированными солдатами, из которых человек 10—15 стали у входной двери с ружьями наперевес, требуя, чтобы их впустили в дом, где они якобы должны найти и отобрать находившееся оружие и скрытые пулеметы. Под этим предлогом в дом стали входить солдаты кучками по 15—20 человек; к ним присоединились какие-то матросы, выпущенные из тюрем арестанты и, наконец, просто прохожие с улицы. В результате дом графа Фредерикса оказался наводненным толпою около тысячи человек. Среди агитаторов, по типу похожих на евреев, был и актер Мамонт Дальский, не побрезговавший присвоить себе два чучела громадных сибирских медведей и особенно старавшийся подбадривать толпу на полное разграбление и уничтожение всего находившегося в доме. (Недолго пришлось ему пользоваться награбленными вещами: в следующую зиму он попал в Москве под трамвай, перерезавший его пополам.)