Когда формальности, заключавшиеся в заполнении маленького бланка с четырьмя или пятью вопросами были выполнены, капитан сказал мне, что все кончено и я свободен, на что я ему возразил, что нахожусь под конвоем какого-то коричневого господина, ожидающего меня у двери. Капитан предложил во избежание недоразумений сам проводить меня до бюро иностранцев. Городовому он велел следовать за нами. На этот раз чиновник иностранного бюро предложил мне сесть, курить, а сам под мою диктовку заполнил опросный лист.
Через несколько минут я от него получил паспорт на свободное проживание по всей Румынии в течение пяти лет с одним условием — в случае выезда из королевства поставить об этом в известность полицию.
22
Препятствия к выезду из Румынии.
Оставаться в Бухаресте не имело для меня смысла, так как конечной целью путешествия была Финляндия, в которой я рассчитывал установить сношения с семьей.
Заручившись рекомендацией бывшего русского посланника в Бухаресте, продолжавшего занимать помещение посольства и сохранившего хорошие отношения с королевской семьей и румынскими властями, я направился к французскому посланнику графу Сент-Олеру, чтобы в третий раз возбудить ходатайство о французской визе, дававшей возможность свободно передвигаться по Европе.
Встретив французского офицера, я обратился к нему с просьбою указать мне дорогу во французское посольство; он предложил мне идти с ним вместе, так как он шел туда же. В завязавшемся между нами дорогой разговоре офицер (как оказалось, генерального штаба) не постеснялся высказать взгляд французов на то, что им дорого обошлось предательство императрицы Александры Федоровны. Разубедить его словами мне не удалось, ибо пропаганда против императрицы в то время еще никакими документальными данными опровергнута не была. Единственное, что мне оставалось спросить его, почему из двух коронованных особ одного и того же происхождения русская императрица, по их мнению, предала Антанту, а королева бельгийская была по отношению к ней вполне лояльна? Вопрос мой остался без ответа.
Граф Сент-Олер, приняв меня внешне вежливо, на мою просьбу о визе дал тот же ответ, какой я получил и в Крыму: что по этому поводу будет в Париж послан запрос; а через несколько дней мне было сообщено, что французское правительство не находит возможным разрешить мой приезд во Францию. Мне показалось странным, что Франция, считавшая меня в 1914 году достойным награждения орденом большого креста «Почетного легиона», в 1919 году не находила возможным даже впустить меня в свои пределы. Пришлось искать выхода из создавшегося положения. Случайно встретив одного серба, которого знал по России, я через него получил у сербского представителя в Бухаресте визу для проезда в Сербию, что меня не избавило от больших хлопот в бухарестской межсоюзнической комиссии по получению от французских лейтенантов разрешения на выезд из Румынии в Сербию.
В то время пассажирское сообщение было настолько дезорганизовано по всей Румынии, что поезда ходили не по расписанию, а случайно; внешне они напоминали собою наши поезда, вагоны которых во время бегства товарищей с фронта были, как гроздьями, увешаны людьми. Достать билет на проезд представляло непреодолимую трудность. Помог случай: однажды, идя по «Кала Виктория», я встретил едущим в карете одного своего знакомого курьера американской миссии в Бухаресте. Он мне крикнул из окна кареты, что завтра уезжает. Остановив его извозчика, я сел к нему в экипаж. По дороге я узнал, что он на следующий день едет в Вену в немецком краснокрестном поезде, комендантом которого от Антанты был назначен американский лейтенант. На мой вопрос, нельзя ли мне пристроиться пассажиром на этот поезд, он ответил, что хотя это и трудно, так как сегодня суббота и уже три часа дня, а поезд уходит завтра утром, но можно попытаться обратиться к американскому посланнику в Бухаресте. Мы расстались. Мне пришла в голову мысль пройти в полицию и на всякий случай получить отметку о выезде из Бухареста, а имея ее, попросить нашего бывшего представителя России дать мне рекомендацию к американскому посланнику, при содействии которого можно было попасть на немецкий санитарный поезд, шедший на Данциг через Белград и Вену.
Было уже около 7 часов вечера, когда я пришел к американскому посланнику. Ко мне вышел человек с забинтованной головой и по-немецки очень сухо сказал, что посланника дома нет, что приема сегодня не будет. Я его спросил:«Милый друг, отчего вы забинтованы? Не сделана ли вам операция?» Будучи, по-видимому, озабочен исключительно своим здоровьем, он моментально перешел на описание карбункула, который ему разрезали на затылке. Мы с ним уселись на ступеньке подъезда, я ему сначала предложил сигару, потом пять лей. Мы сделались приятелями. Похлопав меня по коленке, он сказал:«Я вижу, вы — хороший человек, я вам помогу. Министр вернется переодеваться перед обедом; как приедет, вы входите за ним, а я устрою, что он вас примет».