— Как казнят? — воскликнула Баба.
— Как обычно, на арене прилюдно голову отрубят. Ты что, с луны свалилась? По всему городу плакаты висят: «Только раз, только своими глазами — преступная голова дракона, сожравшая бабу, будет отрублена!» Все на него, злодея преступного, рецидивиста прокля?того, смотреть ходят, банками в него кидать и плеваться. Он в клетке у арены сидит.
— Можно и так сказать, с луны, — озадачилась Баба. — А вы тут долго ответа ждёте?
— Нет, второй день всего. Мало сейчас потерянных баб. Жарища. Не сезон.
— Тогда я за вами буду. Отойду пока. Но вы меня не забудьте, хорошо? — попросила Баба.
— Иди, не забуду, ты странная, запоминающаяся, — отпустил её мужик.
Чуть не бежала Баба на площадь, там протискивалась сквозь толпу, работая локтями. Может быть, это всё же не он? Он ведь её не сожрал! От клетки людей отделяли натянутые по периметру заградительные верёвки, за которые заступать запрещалось, о чём кричали большими буквами надписи на табличках. От них до дракона было далеко: ни докинуть, ни доплюнуть. Перед клеткой высилась и смердела мусорная гора из всего, что люди в дракона бросали, выражая праведный гнев. Сам он забился к дальней стене клетки, лишь очертания видны, не поймёшь, он ли? Баба покричала, но в шуме толпы голос её не прозвучал. Тогда, недолго думая, она перелезла через верёвки и быстро пошла по мусорной куче к самой клетке. Толпа охнула и замерла: нарушает да ещё так нагло! А ну как пыхнет змий огнищем в неё, и сгорит она свечой? Кто-то выкрикнул: «Дура, сожрёт!», кто-то: «Дура, сожжёт!», кто-то: «Молодец! Дойдёшь до клетки — дай ему в нос, паразиту!» Дракон повернулся.
— Мира и жизни тебе, — поприветствовала она.
— Издеваешься? — ответил Сейл угрюмо.
— Нет. Я только дошла, я не знала, что всё так… — оправдывалась Баба. — Мне когда сказали, я сразу побежала сюда. Думала, это не ты…
— Меня три дня как судили за то, что я тебя сожрал. Все доказательства оказались «налицо». Приговорили к отрубанию ещё одной головы и пожизненному заключению в зоопарк, как рецидивиста. Даже голову определили, которая жрала, её и рубить будут. Мира и жизни, говоришь?
— Я пришла и скажу им, что они ошиблись! — воскликнула Баба.
— Деликатес, ты же человек! Ты же знаешь людей! Думаешь, твоё появление что-то изменит? Посмотри, как они все хотят меня убить, какой огонь горит у них в глазах! Кровь хотят увидеть, целое шоу кровавое соберут. Я такого ража в драконьих глазах не видал. И кто из нас после этого чудище?
— Я пришла и скажу им, что они ошиблись, — закричала ему Баба, которую охранники уже тащили под руки с запрещённой территории. — Это я, слышите, люди, это я! Он меня не жрал, всего лишь продать хотел, и то, если меня не хватятся! Это я, и я живая!
Одинокий голос её утонул в гуле толпы.
— Не рви глотку! Таких на площади с десяток орёт, пиарятся на моей беде. Никто тебе не поверит! — крикнул ей вслед Сейл.
— Вы поаккуратнее, дамочка, ящер ведь. Он убить может, не заходите больше за ограждение, — пожурили её законники и отпустили.
На площади и правда горланили несколько баб, и все о том, что именно их дракон ел. Одну якобы обсосал и выплюнул, потому что была она вымазана настойкой из горных шершней, которую драконы страсть как не любят. В доказательство демонстрировалась драная одежда, якобы пострадавшая от драконьих зубов. Баночки с настойкой из тех самых «нелюбимых драконами» шершней продавались тут же и разлетались «на ура».
Другая баба продавала себя, демонстрируя обтянутые вульгарным платьишком излишне пышные формы и с ними два отсутствующих пальца руки, которые дракон откусил ей, якобы, в порыве страсти, а отпустил потом за то, что она была безумно хороша как женщина. Для пущей убедительности и предъявления форм во всей красе и движении прелестница пританцовывала, напевая частушки:
Менеджер беспалой бабы записывал мужиков к ней в очередь на «отведать драконьей бабы». Свиток из очередников был таким длинным, что продавец наматывал его на специально для этой цели сооружённый ворот, каким вёдра из колодца вынимают, только поменьше. Каким макаром мог ящер оценить бабьи прелести, не уточнялось, да и кому в балагане достанет ума вспомнить, что люди драконам в принципе не менее отвратительны, чем драконы людям? Записывал желающих в свиток, а номер очереди им на запястье, химическим карандашом, после предоплаты, и с довольным видом потрясал большим поясным кошелём, звоном монет отмечая каждое его пополнение. «Интересно, как они дома жёнам своим этот номерок объяснят?» — вспомнила Баба своих пройдох-муженьков.