Все эти встречи со старыми революционерами – иногда мимолётные, всегда недолгие, в моей памяти оставили неизгладимый след. Они знали друг друга ещё до революции в совершенно других условиях жизни и деятельности. А какое доверие они питали друг к другу! Это доверие было основано на длительной совместной деятельности и закалено годами, проведёнными в царских тюрьмах и ссылках. Немало я услышал ярких историй, рассказанных без пафоса, просто, естественно, как говорят о самом обычном. Но меня эти истории волновали не меньше, чем спектакли и книги, пронизанные революционной романтикой. Ведь говорили не актёры, а живые участники героических событий.
В один из таких февральских дней 1942 года я оказался за одним столиком со стариком с густой белой бородой. Когда я подсел, он поздоровался со мной, и я узнал его по голосу.
– Чего это вы бороду отрастили? – спросил я.
– Не только я отрастил. Нас несколько теперь таких, бородатых, здесь.
– А я вас сначала совсем не узнал.
– Вот потому и отрастили бороды, чтобы нас не узнавали.
Спокойно, с ярославским говорком он рассказал, что группе старых большевиков предложили готовиться к работе в тылу врага.
– Что же, опыт у нас есть, – воскликнул бородач. – Работали в подполье в царское время. Умели и дело делать, и от ищеек уходить. Теперь задачи, наверно, будут посложнее, но ведь и мы уже не те, и у нас стало опыта побольше. Такого перца зададим фашистам, что чертям тошно будет. – И в глазах у него вспыхнули озорные искорки.
Подошли ещё двое, и тоже с бородами. Старики стали вспоминать былое. Ни у кого и тени уныния, рассказывали с шутками, смехом. Действительно, подумал я, неистребимый оптимизм – черта русского характера.
– Борода – великое дело, – смеясь, говорил один из них. —Она одного из наших в старое время от ссылки спасла. Помнишь, как он жандарма провёл? —и он назвал одного из революционеров. – При обыске жандарм обнаружил у него фотографию Карла Маркса и спросил его, кто это? «Мой дедушка», – ответил тот мгновенно. «Весьма почтённый старик, вот у кого надо бы тебе учиться, а не слушать разных смутьянов», – нравоучительно заметил жандарм, откладывая фотографию в сторону. «А я у него и учусь», – не удержался владелец фотографии.
Этот рассказ я слышал и раньше. Но вновь не мог не восхититься находчивостью и самообладанием старого революционера.
Вот она, наша старая партийная гвардия! Ничем её нельзя сломить или сбить с избранного пути. В огне борьбы закалялся её характер и вырабатывалась воля. «Сколько лет бородачу, который ведёт рассказ и ещё собирается воевать в тылу врага? – подумал я, – В партию он вступил в 1902 году, а теперь идёт сорок второй. Наверное, не меньше шестидесяти…»
Там, где изготовляются танки
Вначале 1943 года меня пригласили в Кремль, в Совет Народных Комиссаров на совещание. Я знал, что на этом совещании предстояло обсудить вопрос о качестве танков. Уже подбирались специальные технические комиссии для исследования причин дефектов, которые обнаружились в некоторых боевых машинах. Меня предупредили, что я буду назначен председателем одной из таких комиссий.
В большом зале было много народа, преимущественно военные. Среди них я заметил нескольких командующих армиями и других крупных военачальников.
Совещание уже началось, и, когда я входил в зал, один из генералов докладывал о том, что в некоторых машинах наблюдалась течь масла, в других были обнаружены неплотности в системе подачи топлива. Все сходились на том, что необходимо провести тщательное расследование замеченных недостатков и быстро принять необходимые меры к их устранению.
После совещания я вместе с В.М. Молотовым прошёл из зала заседания к нему в кабинет, где он ознакомил меня с составом комиссии, председателем которой я был назначен.
– Кроме вашей комиссии мы создали ещё две.
Председателем второй будет Малышев, а третьей – прокурор.
– Но ведь прокурору трудно будет разобраться в причинах брака, – высказал я свои опасения.
Молотов нахмурился и сказал:
– Специалисты помогут, а он человек острый.
В состав моей комиссии входило шестнадцать человек, в том числе академик Николай Тимофеевич Гудцов, которого я хорошо знал, остальные были мне незнакомы.
Один из них, Васильев – секретарь партийной организации Наркомата госконтроля, оказал мне впоследствии большую помощь своими дельными советами. Я попросил включить в состав комиссии высококвалифицированного инженера-механика Миттельмана. Я его знал давно по Комитету стандартов.
– Разберитесь в причинах появления дефектов и примите все необходимые меры к их устранению, – сказал Молотов. – Директор завода и секретарь обкома знают о вашем назначении и окажут необходимое содействие. О результатах информируйте меня.
На следующий день я выехал на Урал.
На моё счастье, военный приёмщик Зухар, занимавшийся на заводе, куда я прибыл, танковым производством, оказался моим знакомым, и он быстро ввёл меня в существо дела. Он сообщил, что дефекты встречаются и в броневых корпусах, и в ходовой части танка, но самым тяжёлым, нервирующим всех работников завода, являются совершенно ничем не объяснимые поломки зубьев шестерён в коробке передач.
– Как вы знаете, – сказал он, – эти шестерни изготовляются из хромоникельмолибденовой стали – «ха-эн-четыре». Это одна из лучших конструкционных марок стали. Испытания машины мы проводим следующим образом: после сборки узлов и завершения всех работ по монтажу каждая машина проходит ходовые испытания. Производится так называемый заводской пробег длиной в несколько десятков километров. Если в машине никаких дефектов не обнаруживается, то она предъявляется военной приёмке, где мы тоже проводим ходовые испытания и тоже проходим на танке несколько десятков километров. Танкодрома у нас пока ещё нет, и ходовые испытания проходят на дорогах – это вы потом увидите, – все дороги здесь танками изуродованы так, что на машинах по ним ездить совсем нельзя. А уж после этих испытаний, если танк выдерживает и их, она направляется в воинскую часть. Так вот, случается, что во время заводского пробега, а иногда на ходовых испытаниях у некоторых шестерён ломаются зубья, и мы находим в коробке передач один, а то и два сломанных зуба. В чем дело, мы пока ещё не можем понять. Да вот и сегодня такой же случай произошёл. Пойдёмте, посмотрите сами, это лучше, чем объяснять на пальцах.
Мы пошли в цех. На стеллаже стояла раскрытая коробка передач, а рядом, на листе бумаги, покоился вынутый из неё покрытый слоем масла зуб. К нам подошли один из контролёров отдела технического контроля и академик Гудцов.
– Чем вы сами объясняете поломку? – спросил я контролёра.
– Просто теряемся в догадках. Все проверили. Никаких, даже малейших отступлений от технологии не установили, а зубья летят.
Самое необъяснимое заключалось в том, что сами по себе поломки случались не часто. На заводе нормально сдавали двадцать-тридцать, а иногда и пятьдесят машин, и вдруг на пятьдесят первой – авария: машина останавливается – поломка зубьев.
– Может быть, при расчёте нагрузки на зуб принят слишком малый запас прочности? – спросил я.
– Проверяли, запас прочности достаточен.
– Так в чем же дело? Может быть, зацепление зубьев плохое или сборка недостаточно тщательно выполнена?
– Все, все проверяли. Сцепление исследовано на оптических приборах. Сборка шестерён проводится и проверяется с величайшей тщательностью.
– Ну, что же, давайте проверять все вместе все от начала до конца.
Распределив между членами комиссии обязанности, кому что следует проверять, сам я решил побывать в основных отделах заводоуправления и там познакомиться с работниками.
Я подумал, что надо было бы все-таки проверить, как считали нагрузку на зубья шестерён и какой запас прочности приняли.
– Где концентрируются расчётные материалы по выпускаемым заводом машинам? – спросил я одного из работников заводоуправления.
– Точно не знаю, но, по всей видимости, в отделе технического нормирования, – услышал я в ответ.
Я пригласил к себе начальника отдела, молодого человека, не лишённого, как я сразу мог убедиться, чувства юмора.