– Прошу вас провести эту работу, хотя сам не знаю, как это вам удастся сделать. Поймите меня правильно: не мог я отказаться от этого поручения. Война! Все лаборатории оказывают посильную помощь фронту.
Я это и сам хорошо знал. Как раз недавно я был в одной из аналогичных лабораторий. Там было налажено изготовление мин для миномётов. Изготовляли их немного, но все-таки и это была какая-то помощь фронту. Мысли мои прервал директор:
– Может быть, вашей лаборатории скооперироваться с кем-нибудь? Да что я об этом говорю, ведь это производство бы лучше меня знаете, так же как и наши возможности. Так что вам и карты в руки. Что-нибудь придумаете!
– Попытаюсь, – ответил я.
Отказаться от этой работы я не мог и не хотел. Я видел, как загорелись глаза у работников лаборатории, когда они услышали о данном нам поручении. Всем очень хотелось внести свою лепту в помощь фронту, а тут такой случай! Кроме того, у меня давно возникла мысль использовать одну из композиций стали, которая, как мне казалось, должна быть подходящей для данной конструкции. Но одного желания, как известно, мало. Дело осложнялось тем, что большинство институтов и заводов все ещё находилось в эвакуации, а работы начинать надо было немедленно. К счастью, на одном из небольших предприятий оказался прокатный стан, хотя на нем было и трудно осуществить прокатку наших слитков, но все же путём ряда ухищрений мы это сделали.
Теперь надо было сделать штамп и изготовить детали. Где это можно сделать? Может быть, обратиться к директору Московского автомобильного завода Ивану Алексеевичу Лихачёву? Но удобно ли? Для такого большого завода, конечно, ничего не стоит изготовить штамп, но он загружен сверх меры самыми разнообразными заказами, и все – для фронта. Там производственный поток, а здесь всего лишь небольшое штучное изделие. Но кто ещё может изготовить необходимый для нас штамп в сложившихся условиях? Видимо, все-таки придётся идти к Лихачёву. А что касается «удобно» или «неудобно», мне вспомнились слова моего друга Ванникова, который как-то сказал, когда я обратился к нему с аналогичной просьбой: «Помни, неудобно только зонтик открывать в переполненном автобусе, а все остальное удобно. Ведь ты не лично для себя просишь, так что оставь неудобство и говори, что тебе надо».
«Пойду к Лихачёву!» – решил я.
Приехав на завод и войдя в приёмную, я попросил секретаря:
– Скажите Ивану Алексеевичу, что с ним хочет переговорить профессор Московского института стали.
– У него большое совещание, – начала было она, но, не окончив, поднялась из-за стола и сказала: – Посидите, я доложу.
Через минуту дверь распахнулась, и впереди секретаря вылетел Лихачёв. Остановился и в какой-то растерянности, растягивая слова, произнёс:
– Вот те на! Да разве ты профессор? Говорил мне отец: «Учись, Ваня, в люди выйдешь». Не послушал! Ты – профессор, Ваня Тевосян – нарком, а я неуч, неучем и остался. Ну, заходи!
Он обхватил меня за плечи и ввёл в свой большой директорский кабинет. Там было много народа. Лихачёв подвёл меня к своему столу и, обращаясь к сидящим в зале, с гордостью сказал:
– Вот, товарищи, какой наш завод! Профессора к нам с просьбой обращаются. Штамп небольшой нужно изготовить. Ну, конечно, придётся и отштамповать несколько деталей. – Затем, повернувшись ко мне, сказал: – Чертежи-то есть?
Я вынул из портфеля чертёж и развернул его на столе. Ещё не взглянув на чертёж, Лихачёв с некоторой иронией, как мне показалось, начал делать замечания:
– Чертежи-то сами делали? Ох, придётся все, видимо, переделывать.
– Как всегда, Иван Алексеевич, – раздался голос одного из присутствующих, – все переделываем, если не у нас на заводе проектировали. Нашего оборудования не знают.
– Технология нашего завода неизвестна, – добавил второй.
– А ведь, знаете, ничего, ей-богу, неплохо! – воскликнул кто-то из рассматривавших развёрнутый на столе чертёж штампа.
– Да чего же мы сомневаемся! Он же в Спецстали[2] с Тевосяном работал, а у них штамповочное хозяйство – дай бог каждому. Одна Электросталь[3] чего стоит! – заключил Лихачёв, закончив рассматривать чертёж. – Помочь им надо; я уже обещал. И дело это важное. – Потом, повернувшись ко мне, спросил: – Ну, а кто платить будет? Ведь это денег стоит.
«Ну вот, Иван Алексеевич весь в этом, – подумал я, смеясь про себя. – Заводскую копейку бережёт и печётся о том, чтобы не расходовать деньги зря».
– А сколько это может стоить? – спросил я.
– Подсчитаем, считать у нас умеют. Все учтут.
У меня даже настроение упало. Штампы у нас дорогие, это я хорошо знал.
– Хорошо, но где же он денег-то возьмёт? – засмеялся вдруг Лихачёв. – Ведь у них в институте средства очень ограниченные. В одном кармане блоха на аркане, а во втором – вошь на цепи. Вот и все ресурсы. Давайте за счёт завода сделаем. Заказ-то для фронта! – И опять, повернувшись ко мне, уверенно произнёс: – Сделаем. Так, что ли? – обратился он к тем, кто делал замечания.
– Раз надо, сделаем, – улыбаясь, ответили ещё минуту назад сомневавшиеся.
– Ну раз так, – весело заключил Лихачёв, – то потолкуйте с профессором и, если все будет ясно, прямо и начинайте. А я прошу прощения – продолжу совещание. Тевосяна увидишь, кланяйся. Ну, всего хорошего!
Он проводил меня до двери, пожал руку, и я вышел из кабинета. За мной вышли те, кому Лихачёв поручил изготовить штампы.
Задав несколько вопросов о допусках и уточнив некоторые детали, лихачевцы попросили меня оставить номер телефона. «Вы ведь знаете Ивана Алексеевича – обязательно завтра же спросит: «Ну, а как с тем заказом? Все ясно? С заказчиком связались?»
Мы распрощались, а через неделю я получил первые отштампованные детали. На следующий же день я был у Тевосяна и рассказал ему обо всем, что сделано. Внимательно рассмотрев конструкцию, он спросил о составе стали, а также о результатах проверки бронестойкости.
Я передал ему привет Лихачёва.
– Хороший человек и директор прекрасный! – отозвался о нем Тевосян.
Действительно, Лихачёв был удивительным человеком и руководителем предприятия. Он умел зажечь сердца людей своей кипучей энергией, а душевностью и простотой обращения создавал в коллективе прекрасное настроение, рабочий подъем.
После его смерти Московскому автомобильному заводу было присвоено имя И.А. Лихачёва. И завод достойно носит имя своего знаменитого директора.
Знакомство со скульптором Б.И. Яковлевым
Как-то в начале 1943 года Лидия Александровна Фотиева сказала мне, что у одного её хорошего знакомого, скульптора Яковлева, жена – в эвакуации в Барнауле.
– Насколько я знаю, вы собираетесь вернуть комитет снова в Москву. Так ли это? Правильно ли я вас поняла?
– Совершенно правильно, Лидия Александровна, решение состоялось, и комитет возвращается в Москву. Скоро тронутся.
– Я об этом сказала Яковлеву, и он попросил меня помочь выехать из Барнаула его жене. Борис Иванович Яковлев – очень хороший скульптор и замечательный человек. Если можно, помогите ему. Тогда я, с вашего разрешения, передам ему об этом и сообщу ваш телефон.
Я сказал, что все это сделать не трудно и жена скульптора может выехать вместе с сотрудниками комитета и их семьями.
Через несколько дней после этого разговора Яковлев позвонил мне и спросил, когда бы он смог зайти. Мы условились о дне встречи.
И вот я вижу высокого, немного сутулого человека в сером костюме, который висел на нем несколько мешковато. Яковлеву в то время было около шестидесяти лет.
Мы поздоровались. Моя ладонь исчезла в его широкой руке с длинными пальцами. Но пожатие было мягким, осторожным.
– Вы, вероятно, уже знаете о цели моего визита. Я был бы вам глубоко обязан за оказание помощи в переезде моей жены. Она такая беспомощная, боюсь, что одной ей вернуться будет не под силу. Хотя эта беспомощность, – пожал он плечами, – относится, наверно, не только к ней. Мы, художники, тоже относимся в большинстве своём к людям непрактичным.