Вот рассказ этого штурмана, который я запомнил, кажется, на всю жизнь.
– Я прыгал из горящего самолёта и загорелся сам. Уже в огне выбросился из самолёта и раскрыл парашют. Во время прыжка огонь погас, но ноги у меня все же были обожжены. Приземлился я недалеко от Кенигсберга. Освободился от парашюта и укрылся в кустах. Утром я увидел, что нахожусь недалеко от селения. Вскоре на полянку недалеко от тех кустов, где я лежал, мальчик лет десяти пригнал корову. Двигаться я не мог – ноги у меня были покрыты волдырями и кровоточили, и, кроме того, я сильно ударился при падении. Мальчишка, вероятно, заметил спрятанный мною парашют и стал приближаться к тем кустам, где был я. Увидев меня, он начал прыгать и кричать: «Я получу награду сто марок, сто марок! Я первый увидел русского». Мне казалось, что мальчишка осатанел от радости. Немецкое командование платило премии за поимку каждого русского лётчика и вообще каждого военного.
Мальчишка бросил корову и убежал.
Я стал переползать в другие кусты, стараясь поскорее и подальше уйти от того места, где меня обнаружил мальчишка. Двигаться было трудно, каждое прикосновение к обожжённой коже вызывало нестерпимую боль. Уползти далеко я не мог.
Меня все-таки поймали и здесь же, на месте, стали избивать. Затем доставили в Кенигсберг, посадили в машину и сказали:
– Вот, смотри, что вы здесь натворили. Будете знать, за что вам отвечать придётся.
Я вроде бы и боли забыл, когда увидел, что мы неплохо ночью поработали, когда бомбили Кенигсберг. Затем меня увезли в лагерь для военнопленных и поместили в госпиталь.
Врачом в госпитале оказался русский. Он делал мне перевязки, а когда я мог уже вставать, сказал:
– Ты – парень здоровый; пока ещё не лишился сил, беги отсюда. Помочь я тебе ничем, к сожалению, не могу. На вот возьми ножницы – они могут пригодиться. Останешься здесь – пропадёшь. Силы будут гаснуть и выбраться уже не сможешь.
Охрана в госпитале была такой, что ускользнуть было можно, и я бежал. Я был уже далеко за городом, когда услышал собачий лай. Меня хватились, и по моему следу направили собак. Здоровая овчарка сбила меня с ног. Я не пытался даже сопротивляться. Подбежали охранники и стали избивать, потом посадили в машину и снова доставили в лагерь военнопленных. Как по дороге, так и в самом лагере меня нещадно избивали.
Но в это время немецкая армия уже откатывалась на запад, и началась эвакуация населения. Нас, военнопленных, также погрузили в вагоны, и ночью мы тронулись из Кенигсберга в Польшу. На крутом повороте железной дороги я выпрыгнул из вагона. Когда заглох стук колёс, я, отдышавшись и отлежавшись, стал удаляться от железнодорожного полотна. Шёл всю ночь. Когда начало светать, я увидел стог сена, зарылся в него и мгновенно уснул. Когда же очнулся, то услышал польскую речь. Раздвинув осторожно сено, я увидел старика и пожилую женщину. Больше вблизи никого не было. Открыться или нет? А может быть, они уже заметили меня?
Решил открыться и подал голос.
Старик сказал: «Лежи здесь и не выходи, у нас немцы, но они собираются уходить. Ночью я к тебе приду».
Мучительно тянулись часы до темноты. Когда стемнело, старик принёс мне кусок хлеба и бутылку молока.
– Когда поешь, иди к своим, они там, – и он показал мне направление.
Я шёл три ночи. Днями укрывался, а ночью шёл, пока не натолкнулся на наших разведчиков.
Проверяли меня недолго – нашу часть хорошо знали, и, когда оттуда подтвердили все, что я рассказывал, меня отправили к своим. Вот и все! – кончил штурман.
Николай нахмурился:
– Нет, не все. Когда мы увидели его ноги и спину, мы всем экипажем ревели. А ведь вы знаете меня, я даже маленьким не плакал. Вы только посмотрите. Ну-ка, сними рубашку, – сказал Коля штурману.
– Да неудобно, что ты.
– Чего неудобно! А им удобно было заниматься таким зверством! Надо, чтобы об этом все знали – скрывать это нельзя.
Нехотя штурман снял рубашку и повернулся к нам спиной. Вся спина у него была как в татуировке – сверху донизу в длинных, уже подживших шрамах.
– Били, резали, сыпали соль на раны, – скороговоркой выпалил штурман.
– Теперь показывай ноги.
Икры штурмана были в красных пятнах, кое-где мякоть была вырвана, и выболевшие места представляли страшную картину.
– Кое-что выгорело, а кое-что собаки вырвали зубами, – пояснил он.
– Это он уже после курорта, а видели бы вы, каким он к нам явился тогда! – сказал Коля. —Мы все поклялись не бросать оружия, пока всех гитлеровцев не уничтожим, всех до одного.
Таких историй в те дни рассказывалось много.
Коля родился в 1917 году, а штурман был немного моложе его. Погиб Коля 5 мая 1945 года, за четыре дня до окончания войны.
У него было четыре ордена Ленина и много других орденов и медалей.
Война окончена!
Последние дни войны все жили ожиданием окончательной победы над врагом. События нарастали. 3 мая «Правда» вышла с передовой статьёй: «Знамя Победы водружено над Берлином! Берлин пал!» Газета сообщала о том, что войска 1-го Белорусского фронта под командованием маршала Г.К. Жукова при содействии войск 1-го Украинского фронта под командованием маршала И.С. Конева завершили разгром берлинской группы немецких войск и 2 мая полностью овладели столицей Германии Берлином – «центром германского империализма и очагом немецкой агрессии».
На взятие Берлина советский поэт Самуил Яковлевич Маршак откликнулся восторженными строками:
Тысячеверстную дорогу
Прошёл советский исполин.
Настиг врага и взял Берлин…
Другой известный поэт Николай Семёнович Тихонов писал a тот день в газете «Правда»:
«…Берлин взят Красной Армией! Нет больше фашистской столицы. Все кончено для этого гнёзда тьмы, для этого застенка народов… Вот оно, логово, о котором так много рассказывали бойцам дороги, длинные дороги с разрушенными городами, выжженными сёлами, миллионами убитых мирных людей… Берлин взят Красной Армией! Мы ещё не можем осознать все значение этого события сразу.
Но мы и сейчас в эту минуту, когда ещё в ушах гремят залпы бессмертного салюта чувствуем всем сердцем, что случилось то долгожданное, то всеобщее, когда люди обнимают друг друга и незнакомые разговаривают, как близкие…»
Тихонов точно передал общие чувства и настроения.
В том же номере «Правды» под приказом о салюте в честь взятия Берлина – большая фотография, сделанная военным корреспондентом «Правды» В. Теминым, а под ней надпись: «Берлин», На фотографии – здание рейхстага, над ним реет алое знамя Победы (снято 2 мая в 3 часа дня). На переднем плане танк Т-34. На башне танка можно было прочитать надпись «Боевая подруга».
Я не мог оторвать глаз от фотографии, она вызвала у меня целый ряд воспоминаний.
Танк Т-34! Сколько историй связано с его рождением! Я вспомнил талантливых конструкторов этого танка М.И. Кошкина, А.А. Морозова и Н.А. Кучеренко, испытание первых машин. Перед глазами встали заводы Урала, где эти танки изготовлялись. Сколько замечательных тружеников вложило всю свою энергию, чтобы создать эти машины, а затем производить их в таком количестве, которое дало возможность нашим мужественным воинам сломить сопротивление сильного и жестокого врага, использовавшего для вооружённой агрессии всю промышленную мощь Европы. Долго я рассматривал и другие фотографии, переданные из Берлина. Ведь я знал тот же рейхстаг не по картинкам, а в натуре, неоднократно проходил через Бранденбургские ворота, бывал не раз у «Колонны победы».
Но мог ли я думать тогда, в тридцатые годы, когда нарком тяжёлой промышленности Серго Орджоникидзе командировал меня на завод Круппа изучать металлургическую технику, что через Бранденбургские ворота пройдут пленные солдаты гитлеровской армии – быть может, те самые, кто горланил песни о непобедимости фюрера.
Близился последний день войны, день Победы. Приближение его чувствовали все, и все жили ожиданием великого часа долгожданного известия.
Уже с самого утра восьмого мая ко мне стали заходить сотрудники Комитета стандартов и звонить знакомые, предупреждая:
– Сегодня вечером или ночью должны передать очень важное сообщение. Смотрите, не пропустите…