Я стоял у раскрытой двери вагона и вспоминал, как в 1927 году ехал по этому же самому маршруту, а потом от Барнаула пробирался до Бийска. Казалось, здесь по внешнему виду с тех пор мало что изменилось. В европейской части России и на Урале, там можно было увидеть много новых строений – и промышленных и жилых. Здесь их было гораздо меньше. Теперь сюда перемещались десятки промышленных предприятий. Конечно, это изменит облик всего края.
Но тогда я совсем не предполагал, что изменения будут происходить необычайно стремительными темпами.
Рядом со мной стоял сотрудник нашего комитета В.С. Славин. Он рассказывал об условиях жизни в Барнауле. В городе не все районы имеют электрическое освещение. Немало ещё домов с керосиновыми лампами. На весь город всего одна небольшая электростанция. С продуктами питания дело обстоит неплохо, хотя почти отсутствуют продукты промышленного изготовления. Мяса, например, завались, и мясо великолепное, а колбасных изделий нет. Свёклой здесь никогда не занимались, и поэтому сахар всегда привозили, а мёда на рынке сколько угодно. У многих жителей города имеются индивидуальные хозяйства – свои овощи и ягоды. Часть их сами используют, а часть продают на рынке. В общем, жить можно, заключил Славин.
Переехали Обь, могучая, полноводная река произвела большое впечатление. Но вот наконец и Барнаул. Надолго ли?
В Барнауле
Эшелон подали на запасный путь. Началась разгрузка. Разноцветные чемоданы и цветастые узлы с одеялами и подушками сразу же изменили вид железнодорожной станции. Строгие стальные ленты путей, вокруг белые пески, и на этой белизне особенно отчётливо выделялось выгруженное из вагонов. Подошли автобусы, и началась отправка прибывших в город, в дом, выделенный для размещения комитета.
Это было фундаментальное каменное здание с довольно большим садом. Пустые комнаты производили унылое впечатление.
Скоро все здание было заполнено вещами и народом. Кое-кто на дворе развёл костры и стал кипятить воду и готовить пищу. Все это напоминало какой-то цыганский табор – толчея, крик и плач детишек, кучи вещей, сидящие и лежащие вокруг них люди. Но вот постепенно стало стихать – сотрудники перебирались в отведённое им жильё. Наконец, все более или менее уложено. Надо нанести визиты местному руководству, поблагодарить за гостеприимство и установить контакты. Сколько придётся здесь пробыть, пока неизвестно.
Секретарём краевого комитета партии в то время был товарищ Лобков.
Лобков, видимо, очень любил Алтайский край. Когда я вошёл к нему и поздоровался, он с места в карьер начал рассказывать мне о богатствах Алтая.
– Вы знаете о том, что наш край месяц в году всю страну хлебом кормит? Здесь же очень плодородные земли – чернозём! Не хватает только людей, чтобы поднять ещё больше земли. А сколько рыбы в реках! Но на реках у нас почти не чувствуется жизни. Стоишь на берегу Оби и только водную гладь видишь. Не то что на Волге! Там вся река запружена – пароходы, плоты, лодки, а тут иногда за весь день только и заметишь плывущую лодку – и то хорошо. Здесь люди нужны – много людей, и каждому дело найдётся. Вот, смотрите!
Лобков встал из-за стола, подошёл к застеклённому шкафу, на полках которого в открытых коробочках лежали образцы горных пород и стояли какие-то баночки и бутылочки. Взял одну из бутылочек и коробочку с куском какой-то руды.
Протягивая мне бутылочку, Лобков пояснил: ртуть. В одном из сел кустари её добывают вот из этой породы – и он протянул кусок киновари.
– А вот там, – и он протянул руку в сторону гор, – золото. А старателям без ртути никак не обойтись. Золото-то без ртути не извлечь! Много у нас здесь разного добра – золото, ртуть, асбест. Мы и сами-то ещё толком не знаем все наши богатства. Геологические работы проведены только в отдельных местах. А край наш по площади – целая Западная Европа!
Я ещё по студенческой поездке двадцатых годов составил себе представление о природных богатствах Алтая. Во время той давней поездки мы пробирались горными тропами верхом на лошадях, встречались со старателями, промывающими речной песок. А в селе Верхний Уймон нам показывали варежки, связанные из асбестовых нитей добывающегося в окрестностях этого села асбеста. Не чудо ли? Тогда все мы были буквально заворожены природными богатствами края.
И вот Лобков воскресил все это в памяти. Потом, улыбаясь, произнёс:
– Извините, я не спросил: как вас устроили? Разместились или ещё на бивуачном положении?
– Размещаемся. Мы ведь только сегодня прибыли.
– Ну, если чем помочь нужно, то непременно заходите. Все, что в наших силах, сделаем.
Выйдя из здания крайкома, я решил посмотреть город. Во втором по величине городе Алтайского края – Бийске – я был тринадцать лет назад, а в Барнауле же впервые.
Город произвёл на меня хорошее впечатление: много зелени, на главной улице – бордюры цветов, а ведь это Сибирь!
Зашёл на базар. Поразило обилие цветов, которыми торговали. Я не представлял, что здесь выращивают цветы, любят их и охотно покупают. Большое количество овощей, ягод и… арбузов. Вот чего не ожидал – арбузы. А они, оказывается, здесь хорошо вызревают.
Подошёл к высокому худому рыбаку с копной седых волос. У него в корзине лежали живые караси.
– Почём?
– Рубль.
«Что – рубль? – подумал я, – десяток, килограмм, штука? Если рубль за штуку – дорого, а десяток по московским ценам – слишком дёшево».
– Ну, а сколько же вы на рубль дадите? – спросил я, смеясь.
– Если мне покупатель понравится, то я ему на рубль, может быть, двенадцать, а может быть, и пятнадцать рыбин положу, а так-то, впрочем, на рубль десяток положено отпускать.
– Кем положено?
Рыбак ничего не ответил и только пожал плечами.
Наверно, я рыбаку понравился, он дал мне на рубль семнадцать карасей.
Базар был большой, и много всего. Стояли бочонки со сливочным и топлёным маслом, мёдом. Шла война, но в Барнауле она ещё пока не чувствовалась. По крайней мере, в отношении продовольствия.
Какая же огромная наша страна! На одном конце её происходят ожесточённые бои, а в географическом центре страны – ведь Алтай, собственно, середина государства – почти и признаков войны нет. Изобилие продуктов, по виду спокойная, размеренная жизнь города, вроде бы не имеющего никакого представления о военной опасности и не испытывающего никаких тревог…
На следующий день, в субботу, когда все сотрудники были наконец устроены с жильём и появилась возможность как-то отдышаться, мне вдруг предложили:
– Давайте на ночь поедем на рыбалку. Хоть немного отдохнём. Мы договорились с местным рыбаком, он отвезёт нас на одну из проток Оби. А в воскресенье вернёмся.
Я с охотой согласился. Спустились к реке. На берегу – небольшая избушка, обнесённая старым забором, рядом с ней на боку две лодки. Постучали в окно. На стук вышел белокурый мальчуган лет двенадцати.
– Дедушка зараз придёт, и мы поедем.
Появился и дед – в нем я с радостью узнал продавца карасей. Хороший знакомый! Одну из лодок мы тут же спустили на воду и поплыли к противоположному берегу, пересекая Обь наискосок. Течение было сильным, и гребцы еле справлялись с ним.
– Нам бы только вон за тот мысок выбраться, – твердил рыбак, – а там тихо, как в раю.
И вот мы обогнули лесистый мыс и вошли в тихие воды. Течение тут было такое медленное, что мне казалось, что это не протока, как её называл рыбак, а большой залив реки. Грести было одно удовольствие.
– Вправо давайте, – командовал рыбак, – вот немного ещё пройдём, а там и остановиться можно.
Вошли в новую протоку. Казалось, дно совсем близко, а веслом до него не достанешь. Между длинными водорослями словно заснули или застыли стайки рыб. Только по колеблющимся плавникам видно, что они живые.
Порой мне казалось, что наша лодка плывёт по какому-то невероятно большому аквариуму. С берегов свисали ветви деревьев и кустов, а со дна поднимались извилистые стебли невероятной, не виданной мною ранее растительности, между водорослями в кристально чистой воде стояли или вдруг испуганно, стремительно проносились стайки рыб.
Тишина, Её нарушали лишь звуки падающих на воду весел и скрип уключин. Все сидели, как зачарованные.
Неужели действительно где-то идёт война и все это не сон, а реальность?!