Кто-то сказал:
– А ведь и дождь может пойти. И впрямь стало моросить.
– Это не надолго, скоро пройдёт, – уверенно ответил рыбак. – Помочит, да и перестанет.
Выгрузившись на берег, мы развели костёр и пошли ставить сети. Нарубили хвои, уложили вокруг и повесили над костром чайник, нарезали московской копчёной колбасы. Выпили. Закусили.
Светало. Дождичек перестал. Подняли сети и – о радость! – вынули более шести десятков довольно крупных рыбин. Старик стал перечислять их местные названия.
Могу смело сказать, это был мой последний спокойный, навевавший мирное счастье, день во время войны. Больше уже ничего подобного не было.
Когда я вошёл в комитет, мне тотчас же сказали, что полчаса назад приходили из крайкома: меня приглашал Лобков, а его зачем-то вызывала Москва. Все очарование реки исчезло.
Секретарь крайкома, у которого я был через несколько минут, сообщил мне, что звонили из Государственного Комитета Обороны и просили быстро меня разыскать. В чем дело, он не знал.
Телефонная связь Барнаула с Москвой была хорошей, я отчётливо слышал каждое слово.
– Через несколько часов состоится решение Государственного Комитета Обороны о назначении вас уполномоченным ГКО по производству танков в Челябинске. Ваш мандат мы перешлём в Челябинск. Вы его получите у секретаря Челябинского обкома. Вы можете летать?
Оттого, что новость была неожиданной, я растерялся и вначале не понял вопроса – могу ли я управлять самолётом или лететь в качестве пассажира? О чем спрашивают?
– Лететь могу.
– Передайте трубку Лобкову.
Не совсем понял, о чем они говорили, слышал только ответы Лобкова:
– Хорошо, все будет сделано. Обращаясь ко мне, Лобков пояснил:
– Мне приказано немедленно отправить вас в Челябинск самолётом. Из Новосибирска до Свердловска самолёты летают, а вот как я переправлю вас до Новосибирска? Попробуем что-нибудь все-таки сделать.
И он стал звонить начальнику лётной школы, только что организованной в Барнауле. Переговоры были долгими. Наконец Лобков сказал:
– Начальник школы обещает отправить вас на учебном самолёте У-2 до Новосибирска, а уж оттуда вы сможете лететь рейсовым самолётом. Я в Новосибирск позвоню, там вам помогут.
Через час я был на лётном поле и незамедлительно оказался в открытой кабине самолёта позади лётчика.
Было ветрено. Уже в первую минуту у меня чуть не сдуло шляпу с головы. Я её снял и, зажав в коленях, поднял воротник. Летели низко. Погода была неважной. Начал моросить дождь. За шиворот лились струйки воды. Дождь начал усиливаться, и лётчик стал искать площадку для посадки.
«Ну вот, сядем где-нибудь в этих бескрайних полях, и застряну я здесь надолго», – мелькнула тревожная мысль.
– Во что бы то ни стало надо лететь! – стал я кричать лётчику.
Он кивнул в знак согласия. Но вот наконец и Новосибирск. Весь мокрый я вылез из самолёта. Меня провели в служебные помещения аэродрома, заставили раздеться, обсушиться.
– У вас ещё целых два часа до прибытия самолёта, всю вашу одежду успеем просушить, – весело сказал один из лётчиков. – Мы и не думали, что дотянете до Новосибирска, Опасались, что придётся вас разыскивать где-нибудь в поле.
Звонок Лобкова, конечно, делал своё дело, и вскоре я сидел в кабине десятиместного «Юнкерса».
– Немецкие самолёты мы используем только здесь, в Сибири, – пояснили мне работники аэропорта. – А за Уралом уже нельзя. Там нас могут принять за «немца» и сбить. Ну, и здесь, конечно, на них летать не так уж безопасно.
Полетели нормально. В самолёте было всего пятеро пассажиров – трое военных, остальные – работники промышленности, летели на уральские заводы договариваться о дополнительной поставке инструмента.
К вечеру мы благополучно прибыли в Свердловск. Я прошёл к начальнику аэропорта и назвал свою фамилию.
– Немедленно отправим, я уже получил указание, – сказал он мне.
В многолюдье аэровокзала я неожиданно встретил группу инженеров из ленинградского проектного института – Гипромеза. Одного из них я хорошо знал.
– Как вы сюда попали? – спросил я его.
– Едем на Магнитку. Туда эвакуировали из Мариуполя бронепрокатный стан, и нам надо будет срочно запроектировать его размещение и привязать все коммуникации. Да вот никак не можем выбраться из Свердловска. Уже третий день торчим на аэродроме. Все нет и нет самолётов на Магнитку. Может, поможете вылететь?
– Попытаюсь, – пообещал я и вновь направился к начальнику аэропорта. Объяснил ему, какое значение имеет для нас быстрый пуск на магнитогорском заводе бронепрокатного стана.
– Вот чудаки! Да чего же они мне толком не объяснили. У меня есть один шестиместный самолёт. Я на нем всех вас и отправлю. Вы сойдёте в Челябинске, а они полетят дальше.
И через час мы взлетели. Уже в самолёте я подумал: а где же мне придётся работать, на каком заводе? Ещё перед войной с группой специалистов я выезжал на Урал для отбора заводов, где можно было бы, в случае необходимости, организовать производство танков. Вот тогда-то мы и присмотрели заводские площади на Энском заводе. По нашему мнению, там можно было бы обрабатывать броневые детали и собирать корпуса танков. Но на Энском заводе не было, к сожалению, больших прессов, необходимых для изготовления некоторых деталей танковых корпусов. И помню, мы ещё тогда предложили смонтировать там пресс мощностью в несколько тысяч тонн.
«…Как все же обстоит дело с прессом? – думал я, когда самолёт приближался к Челябинску. – Без пресса нечего и думать о производстве на этом заводе танковых корпусов. Все остальные детали изготовлять можно на существующем станочном оборудовании, а вот некоторые детали башни без пресса не изготовишь – их надо штамповать».
…Самолёт пошёл на посадку. Челябинск.
Снова в Челябинске
Вот и знакомый аэродром. Небольшое деревянное помещение аэропорта. От Свердловска до Челябинска летели 55 минут.
– Сколько километров от аэродрома до города? – спросил я одного из служащих.
– Вам в какое место города нужно?
– В центр, к обкому.
– Если измерять в километрах, то не больше двадцати, а если по времени считать, то часа полтора затратите. Дорога плохая, да ещё на прошлой неделе прошли дожди и все развезло.
– Как же мне отсюда до города добраться?
– Вот придёт автобус, и поедете.
– А сколько ждать придётся?
– Да автобус уже должен прибыть. Что-то задерживается. Может быть, случилось что-нибудь. Вчера четыре часа ждали, все мотор никак не заводился. Трудно сказать, когда он придёт.
Может быть, позвонить на ферросплавный завод? Там меня, наверное, ещё не забыли? Да ведь и директор завода мой старый соратник.
В телефонной трубке услышал знакомый голос директора завода Дыханова:
– Вы откуда? С аэродрома? Сейчас же посылаю за вами машину. Приезжайте прямо к нам в заводоуправление, в обком успеете.
Я слушал Дыханова, а в памяти вставали картины прошлых дней. Перед глазами возникли заводские корпуса и люди. Какие люди! Для них все было нипочём. Действительно, не было трудностей, которые они не могли бы преодолеть. Упорные в достижении поставленных целей, энергичные и смелые, думающие не о себе, а о том, как лучше и быстрее сделать то, что поручено. Теперь, вероятно, и не узнаю завода – ведь прошло уже четыре года, как я уехал из Челябинска в Москву.
Через час с завода пришла машина. Шофёр признал меня.
– Мы ведь с вами не раз ездили. Помните, как однажды из Каслей пробирались, не дорога, а море разливанное – одна жидкая грязь. Ну, а город вы теперь не узнаете. Сколько за эти годы всего понастроено – и не перечесть!
Приближаемся к городу. В стороне от дороги видны строения кирпичного завода, там я когда-то выступал с докладами о международном положении и рассказывал о фашизме. Но думал ли я тогда о том, что нам так скоро придётся вести войну с теми, кого я видел на улицах немецких городов, марширующих в коричневых рубахах со свастикой на рукаве, что эти орды с такой быстротой зальют кровью всю Европу.
А вот и мост через реку Миас. Сердце забилось. Сколько раз я проезжал здесь! Вправо дом, где я прожил два года. А ещё правее школа, куда ходила дочь. Каждый дом этого района мне хорошо знаком: мы их строили, заселяли, навещали здесь новосёлов.