Да, Хрущёв громко заявил, что меня нужно принять в Союз, но как отреагируют ответственные за это люди? Послушаются или спустят на тормозах?
Весь день на занятиях моя группа обсуждала, как бы Сашка, то есть я, эту обнаженную натуру мог повернуть при условии, если бы преподаватели такое позволили. Задолбали шутками! Даже преподаватель не выдержал и не на мою защиту встал, а поинтересовался мнение.
— А что, со времён Тициана, что-то принципиально изменилось? — огрызнулся я, понимая, что в большей степени мне завидуют.
Я начал с ними учиться в возрасте восьми лет и уже достиг чего-то. Раньше меня воспринимали как интересного кадра, и неожиданно всё изменилось. Обо мне пишут в газетах, а они по-прежнему неизвестные студенты института.
На самом деле хвалебных статей, после самой первой в «Известиях», не было. Похоже, мне не простили того, что я выступил в защиту студийцев. Клеймение учеников Белютина в газетах продолжалось. Заодно и мне перепало от «Вечерней Москвы». «Вы же не требуете смысла от ковра, висящего на стене?» называлась статья. Весь смысл моей фразы переврали. Из статьи получалось, что это вовсе не я говорил. И вообще, зачем советским людям живопись, которая по смыслу не отличается от ковра на стене? Родители ничего не поняли. Не зная всей подоплёки, не видя картин, трудно составить собственное мнение. По большому счёту, мне от этого было ни холодно, ни жарко.
В пятницу, после занятий в институте, мы с Алексеем куда-то заехали. Поднялись на второй этаж к секретарю. Дама бальзаковского возраста оторвалась от работы с печатной машинкой, потребовала у Алексея документы, удостоверяющие личность, а после извлекла из шкафа папку. Отсоединив несколько листков из скоросшивателя, она протянула их мне.
— Здесь распишись и здесь. Тут поставь подпись, что с решением комиссии ознакомлен.
Вообще-то я ни с чем не был ознакомлен, но тычок в спину от комитетчика отменил все вопросы.
Дама папку убрала, выдвинула ящик своего стола и выдала мне книжечку, а напоследок значок «30 лет МОСХ». Заглянув в книжку, я наконец сообразил, что стал членом Союза художников РСФСР! И где бурные, продолжительные аплодисменты, поздравительная речь первого секретаря? Оно понятно, что сверху спустили указание и его выполнили, но хотелось какого-то торжества. Лимонада хотя бы, если до шампанского не дорос.
Спасибо, хоть Алексей светился радостной улыбкой. А я ведь не верил, что всё так гладко пройдёт. Мало ли чего Хрущёв сказал? Могли тормознуть. И что мне теперь делать? Все планы наперекосяк. Зачем мне художественный институт, при условии, что я уже, с точки зрения студентов, достиг всех высот? Так, в раздумьях о своём будущем, я пришёл домой. Про корочку от Союза художников как-то позабыл, а на следующий день мне не до того стало.
После уроков меня разбирали на совете отряда. Заявление о недостойном поведении пионера Увахина поступило от Скворцовой, но наверняка с подачи взрослых. Класс в полном составе собрался в классной комнате на небывалое зрелище — Увахина обсуждают. Это был какой-то сюрр — Светка за первой партой с покрасневшими глазами, Мишка, бледный до синевы, я, стоящий у доски, и раскрасневшаяся от эмоций Леночка Скворцова.
— Нам стало известно, что наш товарищ, Саша Увахин, повёл себя недостойным образом! — с ходу заявила Скворцова, а наша классная кивнула одобрительно, поощряя её. — Саша, ты признаёшь это?
— Что именно? — захотелось узнать весь список моих прегрешений.
В этот момент дверь кабинета открылась и зашла директриса. Показав всем жестом, что не стоит вскакивать, она пристроилась за ближайшей к двери партой.
— Ты повёл себя недостойно пионеру, — заезженной пластинкой повторила Леночка. Её что, не просветили, в чём меня нужно обвинять? — Ты признаёшь это?
— Что именно? — серьёзно не догонял я. Это она про портреты отличников школы или ещё про что-то?
— Ты вёл себя недостойно!