Мне казалось, что под кроватью в пыли лежит, как чемодан, этот лощеный тип без глаз, от которого ушла жена, и вежливо улыбается все время своим темным мыслишкам. А потом я вспомнил, что он ослеп от слез, но улыбается от надежды. Зачем он здесь? Что я забыл такое важное — почему я почти был свободен в своем измерении, но только почти — я сам виноват, что не могу сделать дальше ни шагу. «Может быть, это невестка Коптяевой — та женщина, что ушла от Генки?» — неожиданно подумалось мне. «А девочка, вырезающая сеттера, — это внучка Коптяевой?» Но это были нелепые мысли, и я опять сидел и томился. Мне казалось, что кто-то совсем чужой забрел в эту комнату и поселился здесь и лучше всего мне самому уйти… Куда же? Я знал это, но забыл. Вот в чем дело — сегодня я вообще что-то самое главное забыл, какой-то ключ, который несколько раз за день попадался мне на глаза, но я не обращал на него внимания. «Может быть, этот ключ от Адамовой двери?» — подумал я, и мне стало стыдно — это была примитивная, как газетный заголовок, мысль.
В двери кто-то поскребся по-собачьи. Я встал и открыл. Мамаша Коптяева стояла, склонив голову набок.
— У вас нет гуталина, Костя?
— Гуталина?
— Черного. Гене завтра на работу, — сказала она с гордостью. — Он ведь устроился оператором или вроде этого, я так рада, но его обувь… Вы не спали?
Она так вытягивала шею, что могла ее вывихнуть: ей все чудилось, что я прячу в комнате девчонку. Под кроватью, что-ли?
— Тут вам девушка звонила, — сказала она.
— Какая?
— Не знаю. Они же не говорят!
Мадам захихикала. Ее тараканьи гляделки все щупали мои книги, носки на полу. Мне хотелось не видеть ее круглого лица. Я спросил:
— Как вашу невестку звали? Генину жену. Которая ушла.
Она округлила глаза.
— Невестку? Ольга.
— Она совсем ушла?
Коптяева смотрела испуганно.
— Ушла, — ответила она тихо. — Откуда вы знаете?
— А внучка есть?
— Ниночка? Ниночку забрала. Откуда вы слышали?
Я не ответил. Ее хитрость исчезла в двух глубоких морщинах у рта. Я заметил, что у нее дряблая шея и совсем седые корни крашеных волос. У нее была желтуха, но раньше я об этом не думал.
— Завтра врач обещал еще заехать, — сказала она вдруг без всякого подвоха.
— Врач? К кому?
— Как? Вы не знаете? — Секунду она не верила, потом поверила. — К Чарноцкому. Он утром упал в уборной. — Она поморгала и словно стерла все с лица, закончила привычным голосом:
— Он утром упал в уборной. Такой стук! Я так и вздрогнула, знаете ли. Такой грохот.
— Что с ним?
— Обморок. Хорошо, Гена был дома. Он такой тяжелый!
Я хотел бежать к Адаму, но удержался.
— Что ж с ним?
— Не знаю. Он ото всех запирается. Ото всех. Кроме вас, — добавила она ехидно.
— Гуталин я не держу, — сказал я и лег на койку. — И жениться мне рановато. — Я задрал ноги на спинку кровати и открыл «Химию». Но строчки были перевернуты.
Как только она ушла, я вскочил и в носках побежал по коридору. Ключ от комнаты Адама прилипал к потной ладони.
На постели за шкафом Адама не было. Комната была пуста.
— Адам Николаевич! — позвал я. Никакого ответа. Я посмотрел на пол, на стены. Аппараты были выключены, но обнажены. Мелькнуло, что, может быть, он «там»? По ту сторону? Сегодня ничто не могло меня удивить. Но тут я заметил помпон шапочки над спинкой кресла. Адам сидел, как сломанный паяц. Он весь утонул в кресле, уткнувшись носом в грудь, он сидел, как неживой. Я потряс его за плечо, голова замоталась на тонкой шее. Правый глаз Адама смотрел на меня по-птичьи кругло и бессмысленно. Он был жив.
Я легко поднял его под мышки и перенес на кровать. Потом намочил из чайника его рваный шарф и положил на лоб. Постепенно в его лице стало проступать соображение.
— Закройте… аппарат… — первое, что прошелестели его губы. Я натянул чехлы, убрал все со стола в ящик. Потом разыскал лекарство, накапал Адаму двойную дозу и стал ждать. У него порозовели уши, он мигал, жевал беззубым ртом, иногда морщился. Все время с его лица не сходил испуг. Наконец он спросил:
— Письмо взяли? В пиджаке?
— Нет.
— Достаньте и дайте его.
Из кармана пиджака, который висел на «выключателе истребления», я достал конверт.
«Константину Павловичу Карташеву, Молчановка, 24, кв. 8», — было написано рукой Адама.
— Дайте, — слабо попросил он и засунул письмо под подушку.
— Что это с вами? — спросил я.
— Его надо уничтожить! — сказал Адам, округляя глаза на аппарат. — Скорее!