«Ума был быстрого, в суждениях тверд, в исследованиях точен, в наблюдениях верен», — так было сказано об авторе этой книги его биографом в начале прошлого века. Путешественника звали Иваном Лепехиным. Это был даровитый ученый и простой человек, сын солдата, ученик Ломоносова.
Пять лет странствовал по России Лепехин, более шести лет — Паллас, около семи лет молодой натуралист Гильденштедт, уроженец города Риги, достигший берегов Терека и Куры. Нетрудно представить, сколько рек, озер, оврагов, холмов, сколько сел, деревень, городов повидали ученые-путешественники за годы пути, сколько было исхожено ими убегающих к горизонту дорог. Только много ли можно было совершить открытий на этих дорогах? Одно дело проторять неизведанные пути легенд, а другое трястись от деревни к деревне в кибитке, одно дело увидеть неведомые хребты и моря, а другое — издавна известные Уральские горы и Каспий.
Путешествие путешествию рознь. Но, оказывается, и хоженый путь нелегко открывать для науки. На страницах книг, повествующих об увиденном, мы узнаем о том, как была открыта «козявка, еще никем не описанная», и о том, откуда взялись пещеры в Уральских горах, и про многие другие открытия, большие и малые. Ведь открытие далеко не всегда означает отыскание невиданного на нашей планете — неизвестного ранее острова, или рыбы, или козявки. Много раз совершались в науке открытия, казалось бы, общеизвестного. Они отвечали только на один краткий вопрос — «почему». И в ботанике, и в зоологии, и в географии кроме открытий фактов существуют открытия причин и взаимных связей природных явлений, открытия законов природы. Наблюдение и исследование— вековечная дорога к открытию.
Сквозь леса и болота, меж утесистых гор и в бескрайних степях едут в тряских кибитках ученые-путешественники старинного времени. Вот они приближаются к Каспию, странствуют в прикаспийских степях. Это хоженый, но очень нелегкий путь. Совершим хоть частицу его вместе с ними.
«Не имея на степи торной дороги… уподоблялися мореплавателям, которые по компасу управляют свой корабль, ибо и нам компас в туманное время служил вожатым… Очаг наш составляла выкопанная в земле яма, дрова наши были конский и коровий иссохший помет»[52]. Так вспоминает о переходе близ берега Каспия Лепехин. В разное время в этих местах побывали и Гмелин и Паллас.
День за днем путешественники видели перед собой однообразную, скрывающуюся за горизонтом равнину, одетую серовато-седой солончаковой растительностью, а не то совсем голую, с желтовато-бурыми холмами песка.
«Самая большая отменность сей степи состоит в изобилии соли, которая, так сказать, по всей степи рассеяна»[53],— говорится в «Записках» Лепехина. И действительно, соль была всюду: и в соленых озерках, и в почве, и в воздухе. Степной ветер разносил соляную пыль, и даже роса, выпавшая в этой степи, подчас была так солена, что трава и кибитки на рассвете казались покрытыми как бы инеем.
Нелегко ехать по прикаспийской степи. Но еще труднее распознать все своеобразие ее растительности, почв, животного мира и суметь объяснить, как возникла эта соленая степь, почему так разительно отличается природа ее от природы других прилегающих к ней земель.
Самое главное по этому поводу сказано в путевых записках Далласа. Прикаспийская низменность была некогда морским дном, Общий Сырт и холмистая возвышенность Ергени были берегами Каспийского моря. Вплоть до нашего времени продолжают ученые восстанавливать страницы далекого прошлого Каспия. Начало трудам их было положено большими академическими экспедициями XVIII века, открытием, которое сделал Паллас.
И в других местах, и в донской степи, и в Уральских горах, и в Архангельском крае, и в Забайкалье путешественниками было сделано немало открытий.
Раскрывая старинные книги, повествующие о странствиях по русским землям экспедиций, снаряженных в XVIII веке Академией наук, мы находим в них не только перечень виденного, но и многие выводы и предположения. Даже те из них, что еще недостаточно обоснованы, незавершены, что Нрошли незамеченными или не были поняты в свое время, вызывают подчас в наши дни большой интерес. Путешественник как бы подходит к открытию, останавливаясь на самом пороге его. Разве, например, не на подступах к большому открытию, к установлению возможности изменений в растительном и животном мире под воздействием условий жизни, были рассуждения натуралиста Лепехина о том, что растения и животные «могут приобвыкнуть к разному климату и разный, смотря по стороне ими обитаемой, получить состав, от которого действия их перерождаются»[54].