Я ничего не имел против травы, и видит Бог, выкурил предостаточное её количество, когда был здесь в первый раз, но я ни за что не буду курить посреди дня вместе с этим Дружищем Конноли.
– Спасибо, но нет, – я встал и открыл окна настежь.
– Не куришь?
– Не посреди бела дня, когда здесь ходят толпы родителей. Тебе не приходило в голову, что кто-то может учуять это дерьмо?
– Эй, ничего такого! – Дружище закончил косяк и начал крутить второй. – Точно не хочешь? За пиво?
– Спасибо, Дружище. Но нет.
Он пожал плечами:
– Ладно, может потом.
Затем он расставил свою стерео-систему – дешевый кусок дерьма, на одной колонке даже не было покрытия, и включил Aerosmith.
Наверное Дружище выставил громкость на одиннадцать, потому что голова начала трещать довольно быстро. Я орал ему выключить её пару раз, но он лежал с закрытыми глазами и никак не реагировал. Мне надоело и я встал и пошёл убавил громкость где-то наполовину.
– Эй, что не так? – спросил он.
– Слишком громко.
Дружище пожал плечами и побрел по коридору, вонь от травы преследовала его как облако. Он вернулся через пару минут.
– Где телефоны?
– В холле есть таксофон.
– Ох…
Он вышел.
Альбом закончился, так что я выключил его систему.
Вскоре парень вернулся.
– Да, там есть телефон, но он не работает.
Я помнил об этом.
В таксофоне была установлена система Centrex, что позволяла звонить только по кампусу. В теории. Ставить такой телефон в обитель задротов самых разных мастей было подобно размахиванию кровавым куском мяса перед волком. К рождественским каникулам кто-то догадался как настроить его так, чтобы звонить по всему миру бесплатно.
Колледж отключил все телефоны в общежитиях, когда им пришел счет.
– Я знаю. Там система Centrex. Звонки только по кампусу.
Он недоумевающе на меня посмотрел.
– Откуда ты так много знаешь о телефонах?
Потому, что я провел тридцать лет работая с телекоммуникационными сетями.
– Потому что на нем наклейка "Centrex".
– Ох! – он снова ушел.
Я не верил своим глазам.
Спустя несколько минут я сам решил выйти и прогуляться. Закончилась прогулка через две двери по коридору, где я пил пиво с соседями. Они уничтожали пиво, чтобы сделать пушку из пустых банок. Звучало неплохо. Мы срезали концы банок и вставили их друг в друга, создавая большую трубу. Затем один парень пробил в закрытом конце маленькую дырочку. Через неё мы влили внутрь жидкость для зажигалки. Прицелились в открытое окно и закричав "Огонь!" подожгли.
Раздался приятный "БУМ!" и горящий шарик вылетел из пушки в центр двора общежития. Все громко закричали и еще больше людей столпилось в комнате для второго выстрела.
Закончилось всё тем, что мы сделали еще пушек и устроили дуэль с корпусом напротив, прежде, чем прибежали вахтеры.
Я направился в комнату и застал там Дружище.
– Эй, ты знал, что они тут стреляют из пушек?
Парень выкурил еще травы, выпил моё последнее пиво и упал замертво на своей кровати.
Ладно, он был идиотом, но безобидным.
Самым странным было то, что я не мог его вспомнить. РПИ не такое уж большое место, и к выпуску ты знаешь там всех, если не по именам, так по лицам. Я смотрел на парней из общежития и их лица казались мне знакомыми. Дружище Конноли же никак не всплывал в памяти, как я ни старался. Что оставило два варианта – либо мы проучились четыре года в небольшом колледже, не встречая друг друга, либо он вылетел. Я склонялся ко второму варианту. Четыре года с вечно пьяным и обкуренным соседом мне не выдержать.
Не поймите меня неправильно, всё было не так уж и плохо. Дружище меня раздражал, но в нем не было ни злости, ни ума. Он постоянно пил моё пиво и ел мои закуски, но по сравнению с Хэмильтоном это чепуха. Дружище был тусовщиуом и в голову не мог взять, почему я не был таким же.
Мне пришлось прекратить покупать пиво и начать держать алкоголь в шкафчике под замком, как и всё остальное, что я не хотел, чтобы он съел или выпил. Да и когда я выключал его колонки с хэви-металлом он был не особо против.
Дружище укрепил свою репутацию заядлого курильщика на следующей неделе. Выходные выпали на День Труда и я очень сомневаюсь, что он хотя бы минуту провел в трезвом состоянии. Не то, чтобы парень был очень трезв в остальное время. Было здорово, что у нас вообще не было занятий вместе.
Это было очень, очень странно для РПИ.
Обычно, у первокурсников было общее расписание. Инженеры и ученые ходили на одни и те же пары, на протяжении первого семестра, и почти наверняка так происходило и во втором семестре. Мы были неразделимы до второго курса. Все первокурсники ходили на Мат. Анализ I, Химию I, Физику I, а инженеры – которые составляли костяк колледжа – Инженерию I. Во втором семестре дела обстояли примерно также.
Пары были поделены на две части:
Сначала были большие лекции, одновременно для сотен студентов, где профессора рассказывали о темах, которые мы будем изучать всю следующую неделю.
Затем, группы до двадцати студентов, распределяются по аспирантам и младшим профессорам, где мы обсуждаем разные темы и проверяем домашнюю работу. Здесь тебе помогали, если ты не понял материал с лекции или учебника.
Настоящее веселье начиналось в пятничное утро.
После третей недели занятий, каждую пятницу, в восемь часов утра, наступал страшный П-тест.
П – значило пятничный? Первокурсный? Провальный? Никто не знал. Но всё начиналось с Мат. Анализа, затем Химия, потом физика, и заканчивалось это инженерией.
У учёных, последнего не было. Нам удалось передохнуть. Когда проходил четырехнедельный цикл тестов – тут же начинался новый. Так продолжалось до конца семестра, с каждой группой проводили два или три больших теста до финального. Так как почти все были обязаны пройти минимум два семестра этих предметов, то процедура продолжилась и весной.
Было забавно, в некотором извращенном смысле…
Общежития первокурсников и столовая пустели где-то в 7:45, и все первокурсники шли маршем смерти к кампусу в основном по тропе Хо Ши Мина, мощенной асфальтом дорожке из двора общежития в кампус. Её так назвали из-за многочисленных трещин и пробоин, из-за этого создавалось впечатление что мы идём по Вьетнаму.
Выглядело всё со стороны будто массовая миграция леммингов в море, и тонули все точно также, как и леминги.
Единственные, кому удалось избежать этой участи, это те, кто сдавали эти предметы в старшей школе. Я очень, очень сильно отличался от остальных, хоть технически и был первокурсником, живущим в общежитии для все тех же первокурсников, но ходил я на предметы для второго курса: такие как вступление в математику и компьютерные науки. Никто на первом курсе больше такое не проворачивал!
Дружище пошел на пары, но забыл сходить в книжный и купить нужные учебники.
Разумеется, как сосед, я мог бы ему их одолжить. Зачем же еще тогда соседи, верно? В среду он спросил: могу ли я одолжить ему своего Резника.
Резник – это наш учебник физики названный в честь(не поверите кого) профессора Резника, что его собственно и написал.
Я посмотрел на него со своего стола, где учил математику:
– Прости, у меня его нет.
Он выглядел весьма озадаченным.
– Нет Резника? – его взгляд перескочил на кипу учебников, что стояли на моей полке. – Как это?
– Потому что я прошел физику в прошлом году.
– Да? Успел на курсах в школе? – спросил он.
Я повернулся к нему:
– Нет, я уже прошел два курса колледжа, пока был в старшей школе.
Дружище стоял в недоумении.
– Так…ты, второкурсник, или типа того? Тогда что же ты здесь делаешь? – он помахал руками, указывая на холл Холла в общежитии первокурсников.
Я пожал плечами и улыбнулся:
– Дружище, мне всего семнадцать. Куда бы они еще меня засунули?
Я будто объяснял квантовую механику (Её я, кстати, как-то учил) аборигену. Мы даже говорили не на одном языке.
– Так ты пошёл в колледж с пятнадцати?
– Не совсем. Только пол десятого и одиннадцатого класса, почти сразу же как только мне исполнилось шестнадцать.