После моего официального окончания курса реабилитации и терапии я добавил ходьбу к своему ежедневному графику. Пару недель спустя я смог начать пробежки, по крайней мере, на короткие дистанции. Я поверить не мог в то, насколько лучше чувствовала себя моя нога! Если бы я знал, что это будет так здорово — я бы сделал это ещё годы назад! Так же немного удручающе выяснить, насколько я был не в форме. Верхняя часть туловища была вполне, но пробежки укрепляют выносливость, и мне потребовалось бы поработать, чтобы вернуться обратно в свою раннюю форму. Я отметил, что эта моя ранняя форма была тридцатилетней давности.
Я также решил, что помогу новому президенту с его новой программой. Его обращение было весьма в рабочем духе, но ничего захватывающего. Впрочем, я не жаловался. Из моих собственных запоминающихся речей была моя первая речь после событий одиннадцатого сентября, когда мне нужно было передать максимально подбадривающее послание стране, ещё пребывавшей в потрясении от атак Аль-Каиды. А остальные? Чертовски скучные!
В своей речи Джон поднимал несколько тем. По большей части это было просто расширениями уже существующих политических курсов — третий срок политики Бакмэна невзирая на всю ту околесицу, которую он нес о новых планах и том, что это не будет третьим сроком. Одной новой идеей был новый план по национальному здравоохранению. Он говорил о том, как одному из шести американцев не хватало медицинских услуг, как умирают дети, как матерям приходится выбирать между работой, чтобы прокормить своих детей и лечением своего собственного рака, как пациентам отказывают в обслуживании из-за изначальных условий, и о том, как политика страхования не стоит той бумаги, на которой она печатается. Он надавил на то, что мы можем лучше.
Может быть, я мог помочь. У меня был доступ к парочке влиятельных лоббирующих фирм, и я знал главу Республиканского национального комитета — организации, ответственной за распределение средств кампании потенциально неуступчивым политикам. На последней неделе марта я сделал пару телефонных звонков и встретился с парой человек. Мы собрались в доме на Тридцатой. Пришли Фрэнк Стуффер, Марти Адрианополис, Минди Гейсингер, Майкл Стил и Брюстер МакРайли, а Мэрилин сыграла роль хозяйки. Основным вопросом стало, что если я и собирался быть вовлечен в политику из-за кулис, то как лучше было это сделать? У меня уже была парочка лоббирующих компаний, даже если и держать в тайне, что финансировал их я (и Майку с Брюстером это знать было не обязательно). Вместо этого мы остановились на идее аналитического центра, отдельной исследовательской организации, которая могла проводить опросы по мнениям, анализ законопроектов и просчитывать затраты и выгоду. Мы могли нанять докторов наук и магистров бизнес-администрирования, и выставить на публику авторитетный совет.
Нечто похожее сделал и Билл Клинтон, назвав свое учреждение «Глобальной Программой Клинтона». Я же не так волновался о всей остальной части планеты, кроме ее влияния на Америку. Мы назвали наше учреждение «Проектом Американского Влияния». Минди начала бы работать на них сразу же, как только юристы составят все документы, а в это время она бы начала подыскивать место для офиса. В итоге она бы вернулась к работе в качестве личного помощника «Босса Карла», что их с Мэрилин изрядно позабавило. Мы подобрали несколько имён, выбирая из умеренных как Республиканцев, так и Демократов, и проработали список имён людей, с которыми я свяжусь лично. Парочка из них была в составе моего кабинета министров, ещё пара была в Конгрессе или Сенате, но уже оставили свои посты, и ещё была пара человек, которых мы просто все знали. Были хорошие шансы, что большинство захочет присоединиться; это было мало рискованно, выигрышно, и подразумевало немного работы. Первым человеком, которому я бы позвонил, стал Колин Пауэлл.
Я не слишком удивился, когда через пару дней мне позвонил Джон МакКейн и попросил меня заглянуть. Вашингтон — компанейский город, и никак не могло сложиться так, что я бы встретился с авторами и инициаторами Вашингтона, и он бы об этом не услышал. И нельзя сказать «нет» президенту, когда он просит о встрече. Я постригся и подровнял бороду, и на следующее утро я надел хороший костюм и отправился в Белый Дом.
Интересно, что в его кабинете уже была Кондолиза Райс, которая была моим генеральным секретарем, и осталась на том же посту у Джона. Просьба Джона была проста. Теперь же, поскольку я уже был не в отставке, он хотел, чтобы я поработал на него в качестве специального представителя на Ближнем Востоке. Я ввел его в курс дела о «Проекте Американского Влияния», и он дал добро на то, чтобы я продолжил это дело. Теперь же мне нужно было отдалиться от него, так что я позвонил Минди прямо из его кабинета и рассказал ей о паре деталей, где уточнялось, что я не буду исполнительным лицом. Все знали, что это была полная чушь, но это удовлетворило бы любые законные требования. А так я сказал ему, что для меня это будет честью.