Бьярне выглядел умиротворенно. Закрытые веками глаза были похожи на вставленные в глазницы орешки. Черты лица стали нежнее. Теперь он был хрупким и бесценным, как фигурка из китайского фарфора.
Рядом с Бьярне лежала кукла, забавная игрушка, купленная для сына Ангелой, когда он появился на свет. Кукла выглядела как новая, Бьярне, из-за своего нездоровья, так и не успел с ней поиграть. Рейне эта кукла всегда казалась слишком искусственной и напыщенной. Но сейчас, рядом с мертвым младенцем, она выглядела естественной и почти живой.
Рейне сел на стул возле кроватки.
Что он чувствовал? Конечно, печаль. Но печалился он давно. Болезнь была такой долгой. Страдания малютки. Бесконечные поездки в больницу. Телефонные разговоры с врачами, которых так трудно было дозваться. Искры надежды, которые то вспыхивали, то гасли, чтобы затем вспыхнуть с новой силой. И вот наступил конец. Словно все они, наконец, пришли к цели, хотя стремились они совсем к иной цели. Но смерть эта была сродни исцелению.
Вероятно, Рейне мучила совесть за то облегчение, какое он испытывал. Он почувствовал это, когда в следующую ночь увидел странный и очень яркий сон.
Дело происходило в больнице. Палата была совершенно пуста, только в середине стояла койка. В койке лежал Бьярне, окруженный множеством врачей.
Рейне стоял поодаль, у самой двери. Стоявшая рядом Беттина смотрела на врачей и медсестер. Лица их были напряжены, они возбужденно разговаривали между собой. Это удивило Рейне, ибо обычно персонал был очень весел, независимо от того, как чувствовал себя Бьярне. Теперь дела, кажется, действительно плохи, подумал он.
Он не мог видеть Бьярне, но знал, что в кроватке лежит именно он, и страдания малютки явственно отражались на лицах персонала. Одна из сестер закрыла глаза и отвернулась, словно была не в силах больше выносить это зрелище, другая закрыла лицо руками и истерически разрыдалась.
Пожилой врач, руководивший остальными, старался сохранять спокойствие, но и его лицо временами подергивалось. Когда Рейне подошел ближе, то заметил слезы в глазах этого человека. Рейне был потрясен, увидев слезы в глазах старого, умудренного опытом врача. Какие же страдания испытывал ребенок, чтобы заставить плакать доктора?
Но в этот момент он вдруг понял, что ситуация еще более странная.
— Но разве он… не умер? — изумленно спросил Рейне.
— Умер, — ответил врач.
— Но почему он тогда страдает? Разве смерть — это не конец страданий?
Старый врач удивленно, почти обиженно, посмотрел на Рейне:
— Конец? Нет, почему это должен быть конец? Мы надеемся, что ему будет лучше, но ему пока становится только хуже.
— Но разве смерть — это не конец? Разве смерть — это не то же самое, что… ничто? — прошептал Рейне.
— Да. Но вы слышали когда-нибудь об отрицательных числах?
И так как Рейне все еще ничего не понимал, врач нетерпеливо продолжил:
— Вы когда-нибудь видели термометр?
И тут Рейне увидел термометр, обычный уличный термометр с плюсовыми и минусовыми градусами на вертикальной шкале. Теперь он понял, что имеет в виду врач.
Жизнь — это плюсовые градусы. Температура малютки иногда повышалась, иногда понижалась, но в конце концов стала ниже нуля, и это была смерть.
Но это был еще не конец. Шкала продолжалась и дальше, ниже нуля, — шкала новых страданий, новых страхов и новых надежд. Парой минусовых градусов выше, потом парой минусовых градусов ниже. Отрицательная шкала шла вниз все дальше и дальше, и конца ей не было.
Смерть оказалась не дном. Она была лишь тонким слоем льда, пробив который человек погружался в темные воды, глубину которых никто пока не мог измерить.
У Рейне закружилась голова, ему стало так плохо, что он закричал от страха и отчаяния.
Проснувшись, он очень обрадовался, что все увиденное и пережитое оказалось сном. Но сон этот поражал своей реальностью и силой. Если остальные сны забывались через пару секунд после пробуждения, то этот взял Рейне в плен надолго.
Откуда он знает, что сказанное во сне врачом неверно? Кто может доказать противное? Почему невозможны вечные страдания, если возможно вечное блаженство?
Христианин ответит: потому что Бьярне был невинный младенец и потому что Бог справедлив и добр. Но Бог не был справедлив и добр к Бьярне, пока тот был жив, так с какой стати он должен теперь стать добрым и милостивым?