- Хрена с два! Заговоришь! - с каким-то задорным злорадством усмехнулся парень. Кира потянулась к ручке, но двери оказались заблокированы.
- Выпусти меня!
- Нет!
Это «нет» опрокинуло и толкнуло их в сумасшедшую гонку по ночным улицам.
Матвей намеренно сошел с трассы и просто бездумно мчал через темные окраины к расцвеченному неоном центру города, игнорируя камеры видеонаблюдения, ровно так же, как и вспыхивающие в ночи кровавые пятна светофоров. Хотел ли он ее напугать? Возможно. Сейчас он уже не считал эту поездку классной идеей.
Сейчас уже нет, но... Ничего не вернуть вспять. Дорога не прощает ошибок.
Уйдя с подготовленной к гонкам трассы в районе аэропорта, Матвей неоправданно рисковал, и, пожалуй, переоценил свои навыки вождения. «Слегка переоценил» - мысленно поправился Матвей.
Однако, тачка у него действительно была стоящая, поэтому, при столкновении с железобетонным парапетным ограждением на разделительной полосе автодороги, он почти не пострадал - отделался разбитым носом и легким сотрясением, благодаря раскрывшейся подушке безопасности, а вот Кира... она не была пристегнута...
- Ты сама виновата, слышишь? - он на полшага приблизился к больничной койке. Хриплый, срывающийся шепот встал в горле комом. Слова - тяжелые, горячечные падали в пустоту как гладкие каменные окатыши. Падали и давили.
К черту! Все равно его никто не слышит.
Сейчас, в эту самую секунду Матвей действительно не верил, что его кто-то слышит, он скорее был склонен думать, что Киры здесь нет. А то, что лежало на кровати: переломанное, чужое и непонятное, вызывало лишь чувство легкого омерзения и желание «развидеть» этот кошмар.
Он на минуту замер, с усилием заставляя себя не отводить взгляд, но тут же неудобное и неприятное чувство вынудило молодого человека болезненно скривиться. Это было внезапное и нежданное ощущение хрупкости собственного позвоночника и... конечности всего - молодости, красоты... жизни. Матвей услышал отголосок будущего кризиса «среднего возраста», попробовал его на вкус и ему не понравилось.
- Ты сама виновата! - снова выдохнул он, нависая над запеленутой в бинты и гипс мумией, не замечая, как ногти впиваются в мягкую плоть ладоней до кровавых отметин. - Сама!!!
Резко развернувшись на каблуках, он выскочил из палаты и стремительно помчался по коридору, распугивая редких ходячих, которые бледными тенями жались к таким же бледным больничным стенам. Охранник едва поспевал за ним.
В палате № 208 сквозняк из распахнувшейся форточки нещадно трепал жалюзи. На мгновенье электронный ритм, навязанный машиной, сбился, и агрегат, сверкающий разноцветными огоньками, зашелся мышиным писком. Длинные черные ресницы дрогнули над кислородной маской, а под закрытыми веками, синюшными до полупрозрачности, хаотично заметались зрачки.
Спустя минуту лицо больной снова выглядело как застывшая гипсовая маска, а молоденькая санитарочка, заглянувшая на шум, издаваемый пластиковыми пластинами штор, могла бы поклясться, что тугой вентиль крана, который лишь слегка подтекал пару часов назад, сорвался сам по себе. С жутким скрипом провернулся и слетел, выпуская тугую прозрачную струю воды фонтаном до самого потолка. Бросив тряпку, санитарка попятилась к двери, испытывая иррациональный страх. Пальцы сами собою сложились в полузабытую щепотку и потянулись ко лбу, животу и плечам.
Глава 2.
Кира провела три месяца в темноте и только на четвертый - вспомнила свое имя. И поначалу ничего больше. Ни прошлого, ни настоящего - она ничего о себе не знала, кроме семи слогов, из которых складывались ее имя и фамилия. Потом, когда она уже был готова сдаться, из глубин подсознания выплыло еще одно... «ладушка» - так называла ее мать. Давно. В раннем детстве.
Это слово - яркое, и острое как огненный меч сверкнуло в сознании, пронзило насквозь, подалось вверх и вытянуло за собою череду других образов и ощущений: кисло-сладкий запах поспевшей опары, терпкий аромат скошенной травы, звонкий лай Кучума со двора, прикосновения бабулиных рук - теплых и заскоргузлых от постоянной грубой работы.
Кира удивлялась - как она могла забыть морозную хрупкость стиранного белья? Или невесомые пылинки, танцующие в луче утреннего солнца, которые она так любила рассматривать? Или убаюкивающую, дремотную тяжесть ватного одеяла...
Эти образы и стали той арматурой, на которой Кира начала восстанавливать свою личность.
Еще «пришло» слово «ДРЭГ». Когда-то оно означало что-то очень важное, но девушка и представить не могла - что именно.
После мучительных физиопроцедур, и массажа от которого ныли все мышцы уже начавшие было атрофироваться, а суставы горели адским огнем, Кира отлеживалась в палате реабилитационного центра, куда ее направили после выписки из отделения нейрохирургии ЦККБ. Здесь ей предстоит пробыть еще почти месяц.