Порой раздается ропот: дескать, доверять старикам опрыскивающие пистолеты неправильно. Но ошибки тут быть не может, поскольку обычай очень древний; однако иногда старики отвлекаются и тратят львиную долю эссенции на малюсенький кусочек улицы или площади, забывая о том, что нужно опрыскать как можно большую поверхность. В этом случае мангусты с остервенением набрасываются на кучу сухих листьев, в считанные минуты собирают их и тащат к нашим раскрытым мешкам, но стоит нам легковерно решить, что они и впредь будут упорно трудиться, как зверьки замирают, недоуменно обнюхивают друг друга и прекращают работу, демонстрируя явную усталость и даже неудовольствие. Тогда дрессировщик хватается за свисток, и на некоторое время ему удается призвать мангустов к порядку. Однако вскоре мы понимаем, что земля опрыскана неравномерно и мангусты вполне резонно отказываются выполнять задание, которое вдруг лишается для них всякого смысла. Ведь у нас достаточно змеиной эссенции, никакой напряженности не возникало бы, а так и старики, и мы, и муниципальный инспектор вынуждены тянуть одеяло на себя и глубоко от этого страдаем; но с незапамятных времен эссенцию нам поставляют в обрез, да еще подчас экспедиции возвращаются из сельвы с пустыми руками, так что муниципалитету приходится опустошать свои и без того скудные запасы, дабы достойно провести очередную кампанию. Если такое случается, мы начинаем трястись еще сильнее, боясь, как бы не объявили расширенный призыв на работы в сельву. Хотя «трястись» — это, конечно же, громко сказано, потому что расширенный призыв тоже входит в традиции нашего государства, как, впрочем, и сама кампания, и никому не взбредет на ум выступать против того, что наряду со многим другим составляет наш долг. Об экспедициях в сельву мы говорим мало, а вернувшиеся оттуда дают подписку о неразглашении тайны, подписку, о которой мы почти ничего не знаем. Наверняка власти хотят таким образом оградить нас от тревог, однако, к несчастью, наши потери слишком бросаются в глаза. И хотя никаких выводов мы делать не собираемся, гибель многочисленных родственников и знакомых, завербованных в сельву, наводит на мысль о том, что поиски змей каждый год встречают ожесточенное сопротивление жителей соседней страны и нашим соотечественникам приходится — подчас ценой серьезных потерь — давать отпор врагу, чьи жестокость и коварство вошли в легенду. Мы не говорим об этом открыто, но всех возмущает, что нация, которая не собирает сухие листья, не позволяет нам охотиться на ее территории. Наши власти наверняка готовы поручиться, что экспедиции в сельву не преследуют никакой иной цели, кроме ловли змей, а враги сопротивляются исключительно из-за своей чужестранной гордыни, и оправдания этому нет и быть не может.
Великодушие наших властей не имеет границ, они проявляют его даже в случаях угрозы общественному спокойствию. Поэтому мы ничего не знаем — и, главное, не желаем знать — об участи наших раненых героев. Как бы стараясь оградить нас от ненужных волнений, власти представляют список, в котором фигурируют либо те, кто остался цел и невредим, либо погибшие (гробы последних прибывают тем же военным поездом, что и уцелевшие члены экспедиции, а также змеи). Два дня спустя начальство и население идут на кладбище хоронить павших. Власти отвергают пошлый способ захоронения покойников в братской могиле — им хочется, чтобы у каждого был свой собственный холмик, легко опознаваемый по надгробной плите, на которой родственники могут делать любые надписи, без каких-либо ограничений; а поскольку в последние годы число человеческих жертв неуклонно возрастает, муниципалитет экспроприировал прилегающие земли и за их счет расширил кладбище. Так что можете себе представить, какие огромные толпы устремляются первого ноября с утра пораньше почтить могилы своих близких. К несчастью, дело происходит поздней осенью, и ковер из сухих листьев, устилающих дорожки и могилы, настолько плотен, что мы совершенно запутываемся и можем часами кружить по кладбищу, расспрашивая, как пройти к нужной могиле. Почти все приносят с собой веники, и нередко бывает, что, очистив надгробие, ты видишь, что ошибся и могилка чужая. Однако мало-помалу каждый находит своих, и к середине дня уже можно отдохнуть и предаться размышлениям. В какой-то мере мы даже рады, что поиск могил сопряжен со столькими трудностями, это доказывает полезность предстоящей кампании; наши дорогие покойники как бы вдохновляют нас на уборку сухих листьев, в которой, правда, еще не участвуют мангусты, они вступят в дело на следующий день, когда начальство распределит новые порции змеиной эссенции, привезенной из экспедиции вместе с гробами, и когда старики опрыскают палую листву, дабы заставить мангустов усердно работать.