Она дождалась, пока он добежал, и тогда ехидно спросила:
— А что случилось? Вы спешите обрадовать меня известием, что Джейсон Папас внезапно вспомнил, как ведут себя воспитанные люди?
— Да, с ним бывает трудно, — Филип не обратил внимания на едкость тона, — но он только защищает честь сына и...
— Сильно сомневаюсь. Думаю, все дело в глубоко укоренившихся предрассудках.
— Отчасти, может быть, и так. Но это его право: память о сыне — единственное, что у него осталось, — голос Филипа стал жестче.
— Меня интересуют только права Дэймона.
— И для него самого, и для его прав было бы лучше, если бы вы обратились к его отцу!
— Да вы!.. — Джинни резко замолчала и развернулась, чтобы уйти. Раз он так слеп и так глуп...
— Не смейте поворачиваться ко мне спиной! — Филип схватил ее за руку. — Я еще не закончил разговор!
— И напрасно! Потому что я уже закончила. И уберите от меня свои руки!
— А то что? — усмехнулся он. — Зададите мне жару?
Джинни посмотрела на него с холодной яростью. Стереть с его лица эту дурацкую ухмылку, а на последствия плевать!
Повинуясь этому желанию, она ногой зацепила его щиколотку и сильно толкнула в грудь. Прием сработал не совсем так, как обещал инструктор по самообороне. Филип, правда, потерял равновесие и упал, но так как ее руки он не выпустил, то Джинни упала прямо на него.
Целое море чувств всколыхнулось в ней. А твердая линия его губ бросила ее в дрожь. Коснуться бы их, узнать, каковы они на вкус. Может быть, даже укусить. Ее дыхание участилось, ей казалось, что она тает под лучами солнца и вливается в тело Филипа. Он провел рукой по ее волосам, и она натянулась, как струна. «Встань!» — вскричало благоразумие. Да, нужно оттолкнуть его, вскочить и бежать, бежать так, как если бы дьявол и все его подручные гнались за ней! Но, казалось, эти предупреждения идут откуда-то издалека, из какой-то холодной пустоты, ничего общего не имеющей с тем пульсирующим вихрем чувств, который захватил ее.
Она взглянула в его темные глаза — и уже не могла оторваться. Его взгляд придал ей силы: что бы Филип ни думал о ней, она для него не менее привлекательна, чем он для нее.
Накатившая волна омыла ее ноги, и, словно унесенные этой теплой, ласкающей влагой, исчезли все запреты. Джинни больше не в силах была сопротивляться, когда Филип притянул ее голову к себе. Он коснулся ее губ легким, как перо колибри, поцелуем, и сладкая дрожь пронзила Джинни. Забыв все на свете, она крепче прижалась к нему.
Отвечая ее желанию, Филип мягко провел по ее губам жарким ищущим языком.
Тихий стон наслаждения вырвался у нее, и ее рот открылся навстречу ему. Его тепло отозвалось во всем ее теле. Она обняла его за шею, не зная, как дать выход буре чувств, бушевавшей в ней. Филип тем временем оставил ее губы и покрыл поцелуями все лицо. Это лишь еще больше раздразнило ее. Все равно что в жару грызть морковку, когда рядом кто-то наслаждается мороженым с персиками. Она хочет настоящих поцелуев, сильных и страстных. Она хочет...
Его рука вдруг стянула бретельку ее сарафана и коснулась груди. Джинни затрепетала. Мысли смешались, превратились в единый крик желания. Филип бережно гладил то одну, то другую грудь.
— Ты такая нежная, — прошептал он, и Джинни кожей ощутила его горячее дыхание. Возбуждение становилось непереносимым. Он коснулся языком ее горячего соска.
Неистовый всплеск желания заставил ее содрогнуться. Сила его напугала Джинни, на какое-то время она даже пришла в себя. Вырвавшись, она встала на колени, оправила сарафан и оглянулась вокруг. На пляже по-прежнему никого не было. Не то чтобы это сильно заботило ее; когда Филип целовал ее, ее заботило одно — только бы не перестал. Джинни сглотнула. Это так не похоже на нее, в смятении думала она. Совсем не похоже. Никогда еще обыкновенный поцелуй не заставлял ее потерять голову.
— Так не пойдет, — пробормотала она.
— Чертовски верное замечание, — Филип поднялся и начал отряхивать песок с брюк.
Джинни смотрела на его широкоплечую фигуру, как бы нависшую над ней. Греческий бог, сошедший с Олимпа, чтобы поразвлечься со смертной женщиной.
— Я слишком стар для таких забав на пляже. Давай продолжим в постели.
Вот Филип и высказал желание, не отпускавшее его с тех пор, как он впервые увидел ее. То, что она пытается выдать своего ребенка за сына Креона, не имеет никакого значения, раз он знает, что это ложь.
Джинни очень хотелось подчиниться ему, но она решительно отмела свое желание. Это никуда не годится. Почему же ее тело не внемлет рассудку? Почему оно хочет одного—в постель к Филипу и к черту все остальное?
— О дьявол, — пробормотала Джинни.
В конце концов, она современная женщина, вполне владеющая собой, вовсе не раба своих страстей. То, что она хочет, нет, жаждет заняться любовью с Филипом, еще не значит, что она так и поступит.
— Я не имею ни малейшего желания заниматься с тобой любовью, — произнесла она со всей силой уверенности, на какую была способна.
Филип чуть коснулся ее соска, четко очерченного мокрым платьем.
—Нет?
— Я не буду с тобой заниматься любовью, — повторила она.
— Почему? — его голос прозвучал глубже, и Джинни почувствовала ответную дрожь во всем теле. Она в испуге отступила, не зная, как долго сможет противостоять ему и своим собственным желаниям, если он снова захочет обнять ее.
Она повернулась и побежала к вилле, молясь о том, чтобы Филип ее не преследовал. Ей просто необходимо было какое-то время, чтобы восстановить душевное равновесие. Скажем, два или три года.
Филип смотрел ей вслед. Мокрая юбка облепляла ее ноги. Он со злостью ковырнул ногой песок. Ведь Джинни тоже хочет его! Он чувствовал, она отвечала ему! Почему же она не соглашается лечь с ним в постель? Она же не девственница, не подозревающая о том наслаждении, какое дарит секс.
Филип задумчиво побрел по пляжу. Конечно, Джинни не девочка, но иногда ведет себя именно так. Вдруг какая-то легкость наполнила его, и он припустился бежать. Так или иначе, она ляжет в его постель. Немного терпения, и все будет как надо!
Только один раз Джинни украдкой оглянулась на Филипа по дороге к вилле. Она чувствовала себя русалкой, вышедшей из моря: кожа соленая, остатки песка на плечах. Сейчас она примет горячий душ и переоденется. Только бы не встретиться с Джейсоном Папасом.
К счастью, на террасе была только горничная. Она показала Джинни ее комнату. Джинни быстро приняла душ, переоделась и пошла взглянуть на Дэймона. Он спал. Когда она вернулась на террасу, в тени винограда сидела Лидия и вязала маленький красный свитерок. Джинни решила, что это подходящий момент, чтобы что-нибудь разузнать, и подсела к ней.
Лидия подняла глаза от вязания и тепло улыбнулась:
— Мне нравится ваш сарафанчик, похоже на весенний сад.
— Спасибо. Вы всегда живете тут, с мистером Папасом? — Джинни постаралась спросить самым будничным тоном.
— Да, — как-то вяло подтвердила Лидия. — Креон предпочитал, чтобы мы жили с его отцом. Он ведь очень много путешествовал и хотел быть уверен, что я не одна.
«Кроме того, он был уверен, что, находясь здесь, ты не дознаешься, чем он занимается», — цинично добавила про себя Джин ни.
— Потом, Джейсону нужно общество. Его жена давно умерла.
— А у вас есть общество?
— У меня? — удивилась Лидия. — Зачем? У меня есть дети.
— А как насчет друзей вашего возраста? — Джинни вдруг живо представила себе, в какой изоляции живет Лидия.
Ее собеседница грустно улыбнулась.
— Это было раньше, но теперь... — ее плечи чуть дрогнули. — Теперь я вдова.
— Очень молодая и очень привлекательная вдова, — уточнила Джинни.
Лидия оглянулась, словно желая убедиться, что их никто не слышит, и прошептала:
— Но у меня нет сексуальной привлекательности.
Скрытая боль в ее голосе навела Джинни на мысль, что, возможно, Лидия знает о похождениях мужа куда больше, чем полагает Филип.