========== 1.Логайн. Берег Чёрной Кости, Афала. ==========
Я мчался по палубе галеона сломя голову. Даже оглядываться было смерти подобно. А рокот беснующейся ненависти догонял. Ещё бы – вся команда парусника вот уже несколько минут силилась изловить одного изворотливого типа – меня. Дёрнула же нелёгкая сунуть нос в капитанский сундучок! Ноги сами преодолели леер и метр пустоты, после чего в ход пошли уже руки. Пальцы крепко ухватились за пеньковые выбленки натянутых вантов. И все четыре конечности понесли меня вверх, туда, где маячила марсовая площадка грот-мачты. Следом швырнулась ругань. Матросы ринулись следом, словно по торёной тропе – меня аж замотыляло посреди паутины верёвочных снастей. На грани слышимости что-то тренькнуло и правую щеку обдало ветерком. А вот это уже плохо. Только арбалетных стрел мне и не хватало для полного счастья! Душа окончательно разуверилась в Плетельщицах Судеб и смиренно впала в летаргию где-то в районе пяток. А я взял себя в руки и ещё быстрее рванул к спасительной площадке. За пазухой «дзвенькнуло» железо. Две премиленькие статуэтки, без раздумий прихваченные из заветного сундучка, вновь согрели сердце. Серебряный единорог, бьющийся в когтистых объятиях золотого грифона не могли стоить меньше пяти таланов в любой ювелирной лавке. А этих денег мне хватит на полгода нормальной жизни. Второе моё приобретение даже внушило мне некоторый трепет, едва попалось на глаза. Нефритовый сфинкс с золотыми глазами попирал львиными лапами чёрно-мраморного мантикора, распростёршегося на спине. Статуэтки были выполнены с таким искусством, что просто дух захватывало…
Второй арбалетный болт едва не проткнул мне левую руку, когда я уже вцепился в край марсовой площадки на мачте. На предплечье расщерилась алая полоса вспоротой кожи. Но всё это было мимолётно. Потому что за пазухой холодило кожу то, из-за чего я порушил все свои планы и намерения добраться до Фарантеллы, крупного порта на берегах Афалы. То, из-за чего я таки опоздаю на встречу с треклятым некромантом Зулаасом. Впрочем, лысая башка старого друга не будет думать обо мне слишком плохо. Он хорошо меня знает и скорее начнёт искать, какие черти и куда подрали мою тушку на этот раз. Я выдохнул, переводя дыхание, и глянул вниз. Матросы галеона «Шкодливая сирена» упорно карабкались ко мне, не оставляя шансов на благополучный исход дела. Где-то внизу смешной куколкой болтался капитан, оглашая палубу отборной руганью. И тот факт, что все мои вещи и деньги остались в каюте, не смог возвратить ему душевного спокойствия. Судя по всему, мои трофеи значили для рыжего толстяка нечто большее, чем образцы прекрасной резьбы по камню и металлу. Но для меня эти прелестные вещички были куда ценнее. Особенно мантикор. Едва взяв его со сфинксом в руки пять минут назад, я понял, что никакие силы в мире не заставят меня расстаться с ним. Потому что неведомый мастер изобразил меня.
Первый матрос высунулся из-за края площадки и с выпученными глазами застыл на месте. Я же с шуршащим хрустом расправил за спиной чёрные крылья, перья которых шаловливо взволновались на ветерке. Миг, другой, и трофеи перекочевали в мешочек на поясе. А матрос, словно очнувшись от паралича, с силой рубанул изогнутым клинком абордажной сабли. Металл жалобно зазвенел, рассыпаясь мириадами тонких осколков. Ни одно оружие из холодной стали не выдержит встречи с прокажённой шкурой чёрного мантикора.
Рук и ног у меня больше не было. А мощные лапы поджались, распарывая доски площадки на щепки. И солнце бросилось за спину, позволяя ветру подхватить моё чёрное чешуйчатое тело в мягкие щупальца-течения. Бросив последний взгляд на судно, тащившееся по волнам, я развернулся и полетел к далёкому берегу, мощно загребая жаркий воздух огромными крыльями, в тени от которых на морской глади тут же зафыркали лоснящиеся спины стремительных дельфинов. Благородные жители морей всегда пытались соревноваться со мной в скорости. Я утробно засмеялся и свечкой взвился вверх, закручивая вокруг себя небольшой вихрь блаженной свободы. Всё-таки среди людей я скован по рукам и ногам. Даже ночью, в свете фонарей, на высоких шпилях соборов, нельзя бестрепетно расправить свою суть – того и гляди студент, клирик или пьяный обыватель увидит. Мысли вернули меня в грешное небо. Потому что озадаченно сказали мне вкрадчивым шёпотом: «И что теперь, Логайн?»
Песчаный берег стремительно приближался. По моим расчётам галеон должен был проходить как раз на траверзе Берега Чёрной Кости. А уж тут караваны проходят едва ли не каждый день. Так что, как говорится, «песок не выдаст, верблюд не съест». Что-нибудь придумаем. А солнце-то припекает… Я чёрной молнией врезался в прохладную воду, снимая с тела жар полуденного светила. И дальше нёсся уже под водной гладью, скрадывая последние мили до бесконечного белого пространства Великой Пустыни Ла’Джанна, обители скорпионов, перекати-поля и Сфинкса.
========== 2.Джеллах Ад’Дин. Оазис Сфинкса в глубине пустыни. ==========
И всё-таки он обыкновенный мальчишка. Взором Богов я наблюдал за ним уже третий день, забыв обо всём. Именно три дня назад моё сердце забилось вновь, после тысячи лет молчания и сотен жизней в беспроглядной тьме, овеянной странными словами Ллайяны, Старшей Богини Судеб. Перед моим внутренним взором засинело бескрайнее небо, сливаясь в тихом покое давних супругов с голубой гладью океана. А в ушах, как и много лет назад, зазвучал холодный женский голос, огласивший эхом все годы моей долгой жизни:
- Солнце твоей жизни, Ир-Сафинкс Джеллах Ад’Дин, взойдёт через тысячу лет. И будет оно самым чёрным из всего чёрного, что ты видел в своей жизни и ещё увидишь. И небо заплачет над твоей слепотой. Обретёшь ли ты истинное зрение, будет зависеть от тебя и твоего чёрного солнца, от того, чем вы готовы будете пожертвовать ради вашей любви. Возможно, тебе придётся отдать и саму любовь. Готов ли ты к такой судьбе? Лишь раз мы предлагаем тебе решить свою участь.
Тысяча лет, это очень долго… И так мало, когда знаешь, что это случится. Я, старший Сфинкс, ответил в тени стен давно умершего города посреди пустыни:
- Истинная мудрость не в том, чтобы менять судьбу. Она в умении пройти по ней так, чтобы судьба сама расстелилась тебе под ноги. Тебе известен мой ответ, богиня Судеб Ллайяна.
Не всегда я был тем, ради кого ханы, шахи и падишахи пустынных городов-государств готовы развязать самую кровопролитную войну. Помню глинобитный дом, тени родителей, доброе солнце над головой и вкус первой дыни, помню горсть фиников, подаренную сестрой… Помню свою первую смерть. Пламя сожрало дом, родных и всё небо. Холодная сталь в руке кочевника лениво рассекла нить той жизни. Но смерть оказалась лишь первым шагом. И шагов таких было столько же, сколько песчинок вокруг моего дома.
Не желая предаваться грёзам и воспоминаниям, я вновь устремил Взор Богов к берегу океана. Где мой мальчишка, сердце, обещанное мне богами, резвился в воде вместе с дельфинами, извечными вестниками мореходной надежды на возвращение домой. Чёрное крылатое создание шальным ядром порвало морскую гладь и в метре над песком превратилось в человека. Загорелое гибкое тело кубарем прокатилось по берегу, сорвав с насиженных мест на барханах десятки чаек своим воплем. Стервец таки побился. Но вот он встал и осмотрелся. Мальчишка, гибкая песчаная змейка с коротко стриженными чёрными волосами и не менее чёрными глазами. Нежные обводы ещё не взрослого, но уже и не детского лица отпечатались в моём Взоре, согревая душу. Остро захотелось прикоснуться губами к тонкому носу, ощутить мягкую теплоту его щёк, век, хрупкой шеи, чуть припухшего рта.
А юный путешественник, с виду едва перешагнувший порог восемнадцати-девятнадцати лет, заулюлюкал в сторону океана, подпрыгнул на месте и вновь замер, поймав прибрежный ветерок. Рыжая жилетка, не способная застегнуться даже на этом юном торсе, едва прикрывала чуть заметные рёбра. Всё в юноше было молодым и бархатистым даже на вид. Грудь, плотные мышцы живота, заманчивый треугольник, теряющийся под верёвочным пояском ярко-синих атласных шаровар, длинные стройные ноги под нежной тканью, босые ступни… Ветерок, словно выполняя моё желание, усилил нажим, облепляя атласом все подробности сокрытой штанами части тела. Он был весь такой ладный и пружинистый, текучий, словно ртуть, и высохший на солнце, способном растопить самого крепкого путешественника по пескам.