Но человеческая плоть слаба. И моё Естество начало уставать. То шаг собьётся, то взмах руки чуть припоздает, и падает на песок ещё одна капля крови из новой царапины. Дыхание стало «дурацким», как выразился бы каричанин Ремех, учивший меня рукопашному бою лет пятнадцать назад. И я больше не мог следовать за мелодией. А ведь именно она помогала мне вести Пляску. И разъятие нашего единства не могло остаться безнаказанным. Очередной высверк стальной плети завершился яркой вспышкой боли в левом плече. Но у меня всё-таки хватило сил не остановиться. Даже не запнувшись, крутанулся в очередном па, выдёргивая из тела жало, прилетевшее сквозь темноту ночи и пламя костра. А Гаул вновь затянул речетатив на грани реальности:
- Замри, еретик. Умри, извращённый. Да разнимет плоть твою честная сталь.
Пришёл миг третьего шага Пляски, последнего и неотвратимого. И привёл с собой тягучий страх. Тело больше не слушалось. Каждая мышца кричала от боли и перенапряжения. Но останавливаться было нельзя. Ни в коем случае нельзя… И я старался, не замечая, как ноги начинают заплетаться. Не чувствуя, что руки уже не поднимаются выше локтей. И не понимая, что мокрое от пота тело больше не способно вертеться на песке юркой тенью. Яркая дыра боли опустилась на спину. Со свистом отпрянула сталь, потянув за собой вязкий поток крови. Плети одна за другой принялись впиваться в мою плоть, где пронзая её насквозь, а где просто утопая на ладонь в глубину. А особо старательные цепи уверенно добирались до живота, твёрдо намереваясь выпустить на песок кое-что поважнее тёмной юшки. Окончательно выбивая дух, свирепая сталь особенно длинной плети обвилась вокруг правой руки и с визгом удрала в ночь. Я же с ужасом уставился на лохмотья мяса, в которые превратились плечо и предплечье. Струйки крови побежали на песок, на глазах становясь всё толще и неодолимее. А жить хотелось. Жить хотелось так, что даже ночь над головой побелела, прорастая чёрными точками звёзд. Душа зашлась бессильным криком. О, Иаллих! Да помогите же мне! Хоть кто-нибудь! Мир побежал вокруг меня, наполняя слух мерным стуком сердца, перегоняющего кровь через страшную рану на песок. И, уже затухая на бесконечном пространстве песка среди четырёх костров, я заслышал где-то далеко-далеко прекрасный крик. Коему ответил Гаул:
- Он близко. Дай нам силу, Судия. Ибо Он приближается.
Дутар смолк, растерянно брякнув струнами. За ним потухла флейта. Умершая мелодия благодарно поманила за собой моё сознание. И я последовал в темноту, за музыкой, которая по-прежнему звучала где-то в ночи моей жизни. Но тут же услышал голос: «Не спи, мальчик! Дождись меня! Даже не думай сбежать!» Щекочущий холод побежал по правой руке, вернув моё сознание из далёкого небытия. Я уставился на искалеченное предплечье, где полыхало призрачное зелёное пламя. Словно время повернуло вспять – капли крови страшными щупальцами прянули по песку, возвращаясь в мою израненную плоть. Всё тот же бархатистый голос с нотками стали терпеливо продолжил: «Я затворил твои раны, малыш. Жди. Я лечу к тебе! Никто не смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне! Ты мой!»
И от рокота в этом голосе волны холода побежали по моему телу, заставляя встать дыбом волосы на голове. А следом накатил жар. Но не тот, что испепеляет в лихорадочном бреду. О, нет! Очень знакомый жар томления, на который отозвалась каждая клеточка моего тела. А в паху родился пугающий трепет, заставивший сжаться всё нутро в предвкушении чего-то странного…
========== 4.Джеллах. ==========
Впервые за тысячи лет я понял, как это глупо и больно – знать наперёд всё, что будет. И не иметь возможности как-то всё поменять. Даже пытаться не стоит – Старшая Богиня просто осатанеет и будет отыгрываться за строптивость следующие несколько веков. Так что я летел навстречу судьбе. Лишь протянул Взор до четырёх костров. И во мне проснулся гнев. Это было неожиданно – я ведь знал, что именно увижу. Но чувство собственника не знало пощады ни к кому. Газаяры посмели отворить кровь моего Сердца! Терпеть это было выше моих сил. И я принялся шептать израненному пареньку какие-то слова, торопливо накладывая на изуродованную правую руку отменяющее заклятие. И пусть эта стерва Ллайяна хоть разорвётся от злости! В тот же миг ночь вокруг меня тоненько засмеялась. И я с облегчением выдохнул чуть сильнее, продолжая мчаться вперёд, к океану. Богиня не сердилась.
Четыре лапы уверенно впечатались в песок, принимая на себя немалый вес моего тела. Крылья привычно сложились на спине, образовав прекрасный панцирь, способный защитить даже от каменного ядра. Грива, повинуясь приказу, зашевелилась сотнями тонких косичек, сплетаясь в маску, привычную человеческому взору. Только после этого я медленно спустился по бархану к кострам, среди которых беззащитно замер мой избранный. Паренёк уставился на меня огромными глазами, в которых читалось что угодно, кроме страха. Это вызвало некоторую досаду. Придётся потом разобраться с этим бесстрашием – Сердце сфинкса должно подчиниться хозяину беспрекословно.
Вокруг костров начали суетливо перемещаться газаяры. Хлипкие человечки всерьёз надеялись совладать со мной. С тем, кто мимоходом разрушил не одну «вечную» империю на бескрайних просторах Афалы. Прямо к моим передним лапам уверенно подошёл один из пленителей моего мальчишки. Читать в его сердце было довольно неприятно. В недоумении я уставился на мужчину в белом – неужели этот отпрыск песчаной гиены действительно возомнил себя вершителем моей судьбы? Человек тем временем почтительно опустился на колени и заговорил:
- Я, Гаул Ибн Ферхад Ибн Аллушад, белый данашшан, благодарю Иаллиха за милость Его. Да будет воля моя во исполнение Его воли.
Странное чувство охватило меня. Впрочем, я ждал этого. Синий камень за пазухой данашшана попытался окутать мою Суть незримыми путами. На что я спросил как можно тише:
- Чего вы хотите, люди?
Как ни старался, дыхание едва не задуло костры. Моё Сердце испуганно попытался зарыться в песок, на что я улыбнулся под маской – так забавно это выглядело. А белый данашшан вдруг загорелся серым огнём страха – его нити вплелись в красно-синюю ауру человека. Газаяр чего-то не понимал и пытался подстегнуть Синий камень. И тогда я счёл нужным объяснить ему:
- Ты надеялся запереть мою Суть с помощью этого камня, смертный? Могу утешить тебя – камень всё сделал.
Лицо Гаула поменяло цвет с бронзового на белый. Данашшан встал с колен и гордо ответил:
- Но тогда почему ты не стал человеком, Великий?
Человеческие любопытство и глупость всегда вызывали во мне что-то похожее на жалость и желание научить и поддержать. Так и на этот раз, я не утерпел, принялся растолковывать:
- Вы привыкли к тому, что Естество – человек, а Суть – его морфа. И в глупой надменности своей, человек, ты не подумал, что может быть и наоборот. Твой камень, смертный, запер мою Суть, мой человеческий облик. Естество же моё – то, что ты видишь.
В ночи ко мне потянулись багровые нити будущих действий. Но пока ещё было время загадать этому Гаулу загадку. Богини Судьбы не любят, когда правила нарушаются. От этого трещит хрупкое равновесие небесного свода. Ибо всем известно: упала с неба звезда – кто-то совершил неправое дело. Я не мог разочаровать Сестёр Праха. И склонил голову к лицу данашшана с дуновением слов:
- Что ты ответишь мне? Если правильно – сможешь и сам задать вопрос. Слушай, смертный.
Гаул смотрел на меня, как заворожённый. А во тьме ночи клубилась густая вязь багровых намерений его спутников. Их было три десятка. Я лёг на песок, намеренно дёрнув хвостом. Люди уверены, что так кошки делают, когда нервничают. Не хотелось лишать их привычных иллюзий. Тем более, когда впереди то, что я видел Взором Богов. Белый данашшан резко вздохнул. Значит, готов слушать. Мои губы под неподвижной маской скривились – слушай, смертный.