Суть же задачи определялась тем, что наша армия должна была участвовать в летней наступательной операции по разгрому ржевско-вяземской группировки противника. Нам предстояло выработать предварительное решение, составить план подготовки войск к операции и проведения партийно-политической работы.
Для меня все было новым. В первые же дни нахлынула масса текущих вопросов, которые требовалось решать срочно, а то и весьма срочно. Выход был один — сосредоточиться на главном, но в чем оно состояло? Несколько раз я переделывал план мероприятий, и каждый раз их оказывалось так много, что не хватало дней месяца и исполнителей. Сократил их в последний раз и пошел на согласование к Алексею Ивановичу.
Он прочитал план внимательно, некоторые места подчеркнул красным карандашом. А потом, улыбнувшись, по-дружески сказал:
— Вероятно, ты думаешь, что здесь, в Черной Грязи, мы будем находиться месяц или больше… Для проведения намеченных в твоем плане мероприятий нам и двух месяцев будет маловато. Главное для нас сейчас — это изучить людей здесь, в управлении, в штабе и в войсках…
Очень скоро я убедился, что командарм был прав, и с признательностью следовал его совету. Кадры и еще раз кадры! Их изучение я и поставил на первое место. Большую помощь в этом я получал от начальника политотдела С. М. Дурденевского и комиссара штаба Н. Н. Бойцова, уже знавших кадровый состав армии, а главное — пользовался любой возможностью для личного общения с командирами и политработниками. Все долгие летние дни мы с командующим проводили в войсках и только по вечерам решали текущие дела, находясь в управлении.
Много полезного для себя извлек я на этих первых порах из очередной встречи с И. С. Коневым.
Командующий фронтом прибыл в штаб армии в последних числах июня. Он детально обсудил с нами вопросы непосредственной подготовки частей к наступательной операции, потребовал тщательно отработать взаимодействие войск, научиться лучше использовать танки и артиллерию, стойко отражать контратаки противника. Сопровождавшая его группа генералов и командиров штаба фронта работала в отделах нашего штаба.
Иван Степанович детально интересовался руководящими кадрами армии и дивизий, желая, видимо, убедиться, в какой степени мы с Зыгиным успели изучить людей, дать им объективную оценку. Он связывал это с требованиями только что состоявшегося тогда решения ЦК ВКП(б) о массово-политической работе в войсках. Важнейшим условием ее коренного улучшения Центральный Комитет считал личное участие в ней всех командиров и начальников. Командующий расспрашивал нас, как это воспринято командным составом и проводится в жизнь, советовал терпеливее учить командиров искусству воспитания личного состава.
Помню, мы с Алексеем Ивановичем критически высказались об одном командире дивизии, допускавшем грубость к подчиненным. Конев заметил:
— Думаю, что за две недели трудно изучить деловые и морально-боевые качества человека, тем более командира дивизии. Поэтому вряд ли ваша характеристика обоснованна.
Я уточнил, что речь идет не об освобождении этого командира от должности, а об опасениях, как бы его слабости не сказались отрицательно на делах соединения.
— Вот вам и надо помочь этому командиру исправить слабости. А в боевой обстановке он раскроет свои положительные стороны. Я знаю этого человека и верю ему, — заключил командующий.
Конев в целом одобрил мероприятия Военного совета по изучению руководящих кадров армии, но рекомендовал нам не спешить с выводами, быть внимательными к людям, проверять их в боевой обстановке.
И он был прав. Командир дивизии в дальнейшем исправил свои недостатки, в конце войны командовал армией.
Это был не последний случай, когда я убеждался, как И. С. Конев заботливо относился к людям, ценил их. Хочу вспомнить здесь еще одну встречу с ним, уже в послевоенное время.
В Белорусском военном округе, где я был членом Военного совета, проходили крупные учения. Я приехал в танковую дивизию, готовившуюся форсировать реку Неман, и возле бронетранспортера ее командира увидел Маршалов Советского Союза Г. К. Жукова, тогда Министра обороны, и И. С. Конева, главкома Сухопутных войск. Еще при подходе к этой группе я услышал нелестные слова Г. К. Жукова в адрес командира дивизии, который, ссылаясь на отсутствие данных от разведчиков, действовал медленно. Георгий Константинович, в довоенное время служивший в Белорусском военном округе, хорошо знал особенности переправы и без разведки. Что и говорить, для командира дивизии этот крепкий разговор был неприятным, но послужил хорошим уроком. Я заметил, что Георгий Константинович неодобрительно посматривал и в мою сторону.