– Голубчик, Гаврик, как вы меня испугали…
И, схватив мою руку обеими своими руками, она радостно затрясла ее.
– Ну, вот, я ведь знала, что вы выйдете! Ведь вы получили мое письмо?.. Да, конечно! Я его нарочно послала заказным. Мне хотелось, чтобы встретили меня именно вы… Так много есть рассказать. Столько нового, какие интересные встречи… Как хорошо, как хорошо! Ну, а что у вас?.. Об Урманове я уже знаю… Бедный! Я его не знала. Кажется, такой красивый, брюнет?.. Но прежде всего, – что у Соколовых?
Соколовы были гражданские супруги. Он – немолодой сравнительно, очень добродушный студент, товарищ Преображенского. Она – малообразованная женщина с круглым веснушчатым лицом и с прямыми, черными, подстриженными в скобку волосами. Дося была с ними очень дружна и часто останавливалась у них.
Я замялся и не ответил на ее вопрос. В последнее время я совсем не видал Соколовых и не знал, что делается в кружке. Девушка вдруг перестала закидывать меня торопливыми вопросами и как будто вглядывалась в темноте. Я поднял ее чемодан, и мы пошли по дорожке.
– Знаете что, – сказала она вдруг, слегка дрогнувшим голосом. – Вы какой-то странный…
Я улыбнулся и подумал, что, к счастью, она не может видеть эту кривую улыбку…
– Нет, странный, странный, – подтвердила она. – Появились бог знает откуда… ничего не говорите, не отвечаете на вопросы.
– Ну, на вопросы-то вы мне сами не даете ответить.
– Нет, как-то… не то вы говорите, – грустно сказала девушка и потом опять оживилась: – Ну, да завтра я все узнаю. Я здесь проживу недели две.
– А после?
– После?.. Но разве вы не знаете?.. Я ведь вам писала… Разве… разве вы не получили письма?.. А я так много вам написала… И так хотелось, чтобы вы прочли это.
– Я не получил письма.
– Значит потерялось на почте?..
– Нет… Оно, вероятно, лежит в отделении… Я не знал, что это от вас.
– Не знали? И не могли догадаться, что я напишу?.. И письмо лежит столько дней?.. А я думала… Я так это писала… что думала…
Она тряхнула головой и сказала:
– Ну… поговорим после… Теперь трудно…
– Отчего же трудно? Оттого… что я странный? – спросил я с невольной горечью…
– Д-да… Оттого, что вы странный. И оттого, что письмо осталось на почте… Этот огонек в крайнем окне. Это в вашем номере?
– Да, – ответил я и прибавил: – Я все-таки очень рад, что иду с вами.
– «Все-таки»? Что это вы говорите?
– Говорю, что рад, что иду с вами… Это действительно так…
– Разве… Разве это нужно говорить?.. Да еще как-то так… особенно…
Она смолкла и шла, задумавшись… Я тоже молчал, чувствуя, что на душе у меня жутко. Сначала мне казалось, что среди этой темноты, как исключение, я возьму у минуты хоть иллюзию радостной встречи до завтрашнего дня, когда опять начнется моя «трезвая правда». Но я чувствовал, что и темнота не покрыла того, что я желал бы скрыть хоть на время. Мои кривые улыбки были не видны, но все же вот она почуяла во мне «странность». И правда: так ли бы мы встретились, то ли бы я говорил, если бы ничего не случилось?
– Ну, хорошо. Пойдемте молча, – сказал я, опять чувствуя, что этого тоже лучше бы не говорить.
Мы прошли мимо академии, потом по плотине и пошли к небольшой дачке, стоявшей особняком среди молодого ельника. В комнатке топилась печка, горела лампа, и в окно виднелись три фигуры.
– Теперь до свидания, – сказал я, останавливаясь и передавая чемодан.
– Как… вы не зайдете?
– Нет, вы уж одни…
– Что-нибудь… вышло у вас с Соколовыми?
– Кажется, ничего особенного.
Она как-то печально помолчала и потом сказала:
– Они, ведь, очень хорошие люди…
– Я знаю…
Она остановилась, хотела сказать еще что-то, но потом взяла у меня чемодан и молча протянула руку.
Я не почувствовал ее пожатия. Я задержал ее руку на одну секунду в своей, и мне казалось, что она чуть-чуть вздрогнула, как будто ожидая, чтобы ответить крепко и тепло на мое крепкое пожатие. Но эта секунда прошла, ее рука выскользнула из моей, и она тихо сказала:
– Прощайте…
– Прощайте… Федосья Степановна…
Еще несколько мгновений, и в комнатке сквозь окно я увидел оживленное движение встречи. Соколов, сутулый, широкоплечий брюнет, размашисто поднялся со стула и обнял вошедшую. Из соседней комнаты выбежала его жена и, отряхивая назад свои жидкие волосы, повисла у нее на шее. Серяков, молодой студент из кружка, к которому прежде принадлежал и я, сначала немного нерешительно подал руку, но потом лицо его расцвело улыбкой, и он тоже поцеловался с девушкой.
Я невольно остановился у палисадника, чтобы взглянуть на нее при свете. Все та же… Те же пепельные густые волосы, закрывающие часть лба и маленькие уши, та же длинная коса, тот же спокойный, теперь засиявший радостью взгляд и та же простая уверенность движений… После оживления первых минут Дося, скидая шубку с серым воротником и дорожную сумку, очевидно, предложила какой-то вопрос, сразу вызвавший особенное настроение во всей компании. «Обо мне», догадался я. Соколов присел к открытой печурке и стал угрюмо мешать угли кочергой. Его жена заговорила что-то быстро и оживленно…