– Твой? – спросила я.
– Еще чего! Моей бывшей жены.
– А где она?
– Теперь живет в Илинге. Мы не ужились. Давай, я надену.
Я попыталась забрать у него фартук, но он, конечно, не хотел упустить возможности завязать его вокруг моей талии. А закончив, и не подумал убрать руки.
– Я уже говорил, как ты хороша?
– Следи за гренками.
– Нет, ты не хороша. Ты великолепна!
– У-гу, – промычала я и скользнула за угол плиты.
– Это истинная правда. Потому что сейчас ты бледна… ты устала. И черты твоего лица проступили яснее. – Он поцеловал меня сзади в шею.
– Терри, если ты не прекратишь, я уйду домой.
– Почему?
Я достала подрумянившийся ломтик хлеба, положила на стол и стала отрезать корку.
– Ты сварил кофе?
– Почему ты уйдешь домой, если я не прекращу?
– Потому что я так хочу.
Он по-прежнему стоял рядом. Чересчур близко.
– Я пока очень мало тебя знаю. Я даже не знаю, как стучит твое сердце.
– Так же, как у любой другой. Тик-так, тик-так.
– Нет, ты не похожа на других. У меня были… ну, как это помягче сказать, у меня есть опыт. Девушки, женщины… Не преувеличивая могу сказать, они для меня не закрытая книга. Но ты не похожа на них. Ты другая.
– Выключи, пожалуйста, плиту.
Он потянулся и выключил её, не сводя с меня взгляда.
– Провалиться мне, если я претендую на слишком многое, моя дорогая, но с большинством женщин я знаю… знал, что они скажут или сделают, если я начну к ним приставать. Я знал это раньше их самих. Я знал, когда они не прочь. Но с тобой я ничего не понимаю.
– Вот тебе тарелка. Осторожно, она горячая.
Мы вернулись в гостиную и взялись за еду. В одном Терри был абсолютно прав: я хотела есть. Я была так голодна, что не оторвалась бы от тарелки, если бы даже мне приставили нож к горлу. Терри по-прежнему не сводил с меня глаз. Его лицо формой напоминало грушу, некрасивое, но интересное. В нем ощущалась необузданность, хитрость и коварство. Оно было настороженным и очень, очень сообразительным. Меня пугал и раздражал его пристальный взгляд. Я уже жалела, что не ушла.
– Мэри, я хочу сказать что-то совершенно безумное.
– Я не могу заткнуть тебе рот.
– Зато можешь дать мне пощечину. – Он выпятил губу. – Если можно, вот что я собирался сказать… Я знаю, твой муж недавно умер, но ты совсем не похожа на замужнюю женщину.
За это время за окном совсем рассвело, и комната с игорным столом, пустыми стаканами, полными окурков пепельницами приобрела довольно мерзкий вид. Я встала.
– Ну, думаю, это достаточный предлог, чтобы отправиться домой.
Терри тоже поднялся и обошел вокруг стола.
– Я жду.
– Чего?
– Эта щека больше подходит для пощечины. На другой уже есть отметка за ухом.
Впервые он упомянул о своем родимом пятне.
– Зачем мне давать пощечину?
– Ты могла бы доказать мне, что я ошибаюсь.
– Могла бы, но я все ещё думаю о Джиме.
Глаза его приобрели цвет канцелярского клея. Но такой оттенок придавали им не мысли о работе.
– Лучше бы ты дала мне пощечину.
– Почему?
– Помнишь, в Зазеркалье королева плакала до того, как уколола палец?
– Не читала.
– Обычно женщины дают пощечину мужчине, если оскорбятся после того, как их поцелуют. Я подумал, что ты могла бы попробовать сделать это до того. Новый вариант.
Сердце мое забилось.
– Нет, спасибо. Вызови, пожалуйста, такси.
Я сделала шаг к двери, но руки его очень умело обхватили меня и сжали так, что я едва не задохнулась. Поскольку я резко отвернула лицо, он стал целовать меня в шею. Изо всех сил я уперлась руками ему в грудь. Ощутив сопротивление, он остановился и дал мне отстранится на вытянутую руку, но все также держал меня за талию. Я чуть не забыла про правильное произношение и не показала, какие знаю крутые выражения. Правда, вовремя сумела сдержаться.
– Считай, что пощечину ты получил.
– Прости, моя красавица, но ты так соблазнительна! И гибка, как тростинка. Как ты гнешься! Сказать что-нибудь еще?
– Да: спокойной ночи.
– Уже утро. А такой ранний час, если ты к тому же не спал всю ночь, роскошное время для любви. Ты устала, расслабилась, твоя кожа остыла, голова затуманилась от выпитого, и здесь никого, никого, никого… Тебе уже приходилось такое испытывать?
– Когда-нибудь испытаю.
– Но не сейчас?
Я попыталась улыбнуться и покачала головой:
– Сейчас нет.
– Один поцелуй на дорожку?
Ну что же… он казался спокойным и безопасным.
– И тогда ты вызовешь такси?
– Обязательно.
Я подняла лицо, и Терри потянулся к моим губам. Но вместо того, чтобы просто поцеловать, он впивался в них со все большей силой. Губы его горели, язык пытался проникнуть мне в рот. Я резко дернула головой, стараясь вытряхнуть из неё туманную пелену, и, должно быть, ударила ему по носу, потому что он вдруг отпустил меня, и я чуть не упала на пол. Ухватившись за стул, я взглянула на него; он потирал нос и смотрел так, что нагонял на меня жуткий страх. И действительно нагнал. Увидев свое пальто на стуле, я схватила его в охапку вместе с сумкой и бросилась к двери. Ощупью нашарив замок, кое-как открыла дверь, все время ожидая, что Терри меня догонит, и выскочила на лестницу. Он с силой захлопнул за мной дверь, а я что есть духу помчалась по лестнице и остановилась только, ощутив лицом холодный воздух улицы.
Тыльной стороной ладони я терла губы.
4
Я раздумывала, не подать ли мне заявление об увольнении. И думала долго. Наверное, для большинства женщин такое событию мало бы что значило подумаешь, поцелуй начальника у него на квартире. Но мне это совсем не нравилось. От одного воспоминания становилось дурно, и не я хотела больше видеть Терри.
В субботу он вообще не вышел на работу.
– Куда ты вчера делась? – поинтересовалась Донна. – Я думала, ты пойдешь вместе с нами.
– Меня подвезли Макдональды, – отмахнулась я.
– А мне они не понравились. Господи, но ты неплохо начала. Откуда у тебя такое платье? Что-то ты темнишь!
В понедельник, когда Терри появился на работе, в мою сторону он даже не смотрел, и меня это вполне устраивало. Дай Бог, чтобы так все и оставалось. Но все равно всю неделю мне было как-то неспокойно, пока в следующий понедельник меня не перевели на основное место работы – в бухгалтерию. И тут вид денег, которые скоро станут моими, меня сразу успокоил.
И сразу появилась уйма дополнительной работы. Формально я подчинялась Сюзан Клейбоун, но фактически теперь стала с ней на равных. На той же неделе в управлении вывесили график отпусков, и Сюзан Клейбоун сразу отметила себе две недели, начиная с субботы, десятого сентября. Поэтому я взяла себе две следующие. Она должна выйдет двадцать шестого, а до того я буду работать одна.
В четверг к нам заглянул Марк Ротлэнд. Проходя к сейфу, чтобы взять какие-то документы, он положил на стол какой-то билет. Я недоуменно подняла глаза.
– Если вы в самом деле интересуетесь, – кивнул он.
Билет был на Национальную выставку роз. Я смотрела на него с искренним удивлением, ничуть не притворяясь.
– Благодарю, но не стоило беспокоиться, мистер Ротлэнд.
– Никаких проблем.
– Спасибо.
Уже в дверях он добавил:
– Первый день – самый лучший. Но трудно будет попасть. В субботу днем розы все ещё будут хороши.
С тех пор, как я появилась в фирме, он со мной почти не разговаривал. Но, в конце концов, что может быть невиннее, чем билет на выставку цветов?
Когда он вышел, я достала пудреницу и бросила на себя взгляд в зеркало. Разные у меня в тот момент были мысли…
У нас всю жизнь была одна-единственная роза – та, что обвивала изгородь на заднем дворе в Плимуте; и каждый год в пыли её душили сорняки. Но почему другие хлюпают носом и вытирают глаза из-за такого хилого цветка? Или слушая «Розы Пикардии»? Меня никогда не занимало и не трогало то, что давалось без борьбы.