О, эти старческие слезы! О, Боже! Боже Праведный! Не будут ли они подобны тайне Крещения, освящающей невинное дитя от родительской скверны?..
О, Господи, Сыне Пречистой Девы! Когда же Ты придешь к нам, чтобы пожалеть наших бедненьких детей?..
Да, светлые “звезды” падают с неба… Наши премилые старушки, старички, матери духовные, духовные отцы умирают, уходят от нас навсегда, и мы остаемся совсем круглыми сиротами. И самое “небо” скрылось от нас, светлая и радостная Церковная жизнь удалилась от нас… Храмы запечатались железными замками и… ЖЕЛЕЗНЫМИ СЕРДЦАМИ… А те, которые остались открытыми, в них уже нет “тихого сияющего неба”, а царствует страшная сугубая суета, страх и алчное лицемерие…
ПРОЛОГ
“Не один ли у всех нас Отец? Не один ли Бог сотворил нас? Почему же мы вероломно поступаем друг против друга, нарушая этим завет (любви) отцов наших”
“Кто любит мир, тому невозможно не печалиться. А кто презрел мир (и похоти его), тот всегда весел”
“Вода угасит пламень огня, а милостыня очистит грехи”
“Видел я человека, который, сделав явный грех, покаялся в тайне, и тот, которого я осудил, как блудника, был уже целомудр у Бога”
СОН
Задремали все и уснули (Мф. 25, 5).
Тихим вечером, когда светлое солнышко давно уже зашло-за горизонт, когда на западе алела тонкая полоска багрового цвета, а с востока тянуло холодом и сгущающимся мраком, отец Кенсорин — почтенный старец монастыря — сидел в своей одинокой келии. Он читал какую-то книгу. Всюду была чарующая тишина и мягкий покой. Только кое-где тихонько скрипнет дверь в соседней монашеской келии или пролетит мимо окна запоздалая птица, спешащая на ночной покой.
“О Господи, Боже Милостивый! — молитвенно прошептал отец Кенсорин, глядя в открытое окно. — Какая же тишина, какая благодать Божия!”
Но не успел старец сказать эти слова, как почувствовал, что на него пахнула струя какого-то холодного духовения. “Неужто будет буря? — подумал он про себя и, перекрестившись широким русским крестом, он вслух добавил: “Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое…”
Закрыв окно келии, он стал готовиться ко сну. Ложась в постель, он слышал, как за окном уже гудел страшной силы ветер. Хлопали ставни окон, громыхала старая железная крыша, где-то совсем рядом за углом что-то рухнуло, и старцу даже показалось, что он явно слышит жалобный голос, зовущий о помощи… Поднявшись на локтях, он прислушался. Нет, голосов совсем не слышно, только один ветер выл, стонал, рвал, ужасно свирепствовал.
Как-то очень печально и грустно стало на душе отца Кенсорина. “Господи! Господи! — шептал он, плача в постели. — Что-то будет скоро, непременно будет! Ведь какая была тишина, и вдруг — эта ужасная буря!..”
Когда ранним утром старец проснулся, он был еще печальнее и задумчивее… За окном келии было еще темно и гудел ветер. Но на душе у отца Кенсорина было еще темнее и бушевала тревога… “О Боже Милостивый! Пречистая Дева! Николай Чудотворец! — спешно шептал старец и уповательно взглянул на иконы… Мягкий свет лампады и благочестный лик Спасителя, смотрящего в темноту, немного успокоили мятущуюся душу отца Кенсорина. Он стал “Иисусову молитву” читать, и дыхание его сделалось ровным и покойным.
Спустя час — полтора старец делился со своим собратом, иеромонахом Кукшей, какой он видел нынче ночью страшный сон. “Я видел, — начал он тихим дрожащим голосом, — большое-пребольшое море-океан. Вся вода была кровавой. Это кровавое море сильно бушевало. Мне казалось, что брызги летели мне в лицо, и я чувствовал на своих губах привкус крови”… При этих словах старец невольно вытер свои уста рукавом старенькой ряски и продолжал говорить дальше: “Вдруг мне показалось, что я слышу человеческие голоса: мужские, женские, детские — целое море голосов… Они кричали, выли, плакали, рыдали… Я невольно окинул взглядом кипящее кровью море, но никого не увидел. Значит, они все там, в глубине, подумал я в ужасе. Но вот неожиданно недалеко от меня из моря показалась как бы суша, будто остров какой. Он был совсем небольшой, но потом расширился и стал большим. Мне казалось, что это — твердая земля. Она быстро обсохла, и кровавые волны уже не доходили до земли, не заливали ее. Что все это значило бы? И слышу голос, доносящийся как бы откуда-то сверху: