Конечно, бескорыстие – вещь хорошая, и не нам ее бранить; но каждому надлежит жить своим трудом, и мы стремились лишь к одному – указать тем, кто избрал себе самую благородную профессию, способ сделать ее также и профессией самой доходной [Ibid.: 251–253].
И, чтобы читатели хорошо усвоили его главную мысль, Рессон приводит в конце книги «Общее правило»:
В наш век деньги есть вещь необходимая, а потому не следует пренебрегать талантом… зарабатывать их в большом количестве [Raisson 1829: 254].
Разумеется, рессоновский «Кодекс» можно прочесть исключительно как сатиру на развращенные литературные нравы и даже как протест против несправедливой ситуации, при которой гений голодает, а ловкая бездарность купается в деньгах; именно так его интерпретирует в предисловии к новейшему переизданию Патрисия Бодуэн [Raisson 2008: 41–44].
Однако, как мне представляется, гораздо интереснее другое прочтение «Кодекса литератора и журналиста», позволяющее увидеть, что в иронической и ернической форме Рессон предугадывает то оправдание литературы как профессии и средства заработка, которым в последующие десятилетия занялись мыслители основательные и степенные.
«Кодекс литератора и журналиста» – реплика в споре, высказанная в тот момент, когда спор этот, в сущности, еще не начался, и именно поэтому, вероятно, его редко упоминают исследователи этого спора[59]; серьезные люди не принимали в расчет буффонаду Рессона, панегирик презренной «промышленной литературе», выполненный в полном соответствии с заявленными там принципами – ради того, чтобы заработать деньги. Должно было пройти полвека, чтобы манифест великого Эмиля Золя во многом повторил тезисы глумливого компилятора Ораса-Наполеона Рессона.
УДАЧНЫЕ ПОСЛЕДСТВИЯ НЕУДАЧНОГО СВАТОВСТВА
Н. И. ТУРГЕНЕВ В АНГЛИИ (1829–1830)
Николай Иванович Тургенев (1789–1871), экономист и политический мыслитель, был в 1810‐х – начале 1820‐х годов не только чиновником высокого ранга, но и членом тайных обществ – Союза благоденствия (в 1818–1822 годах) и Северного общества (1822–1823). В конце марта 1824 года он взял отпуск и выехал на лечение за границу. Во время восстания 14 декабря 1825 года он находился в Париже; в январе 1826 года, будучи в Эдинбурге (см.: [Тургенев 2001: 87]), он узнал, что привлечен к следствию по делу о восстании. Вице-канцлер Нессельроде от имени императора потребовал от Тургенева явиться на суд «в качестве обвиняемого в участии в восстании» (Там же). Тургенев явиться отказался, сначала устно, а потом, по требованию поверенного в делах России в Англии И. А. Потемкина, письменно. Поверенному между тем предписывалось, в случае отказа, известить английский кабинет о том, «каким людям предоставляет он убежище!». И в самом деле, впоследствии Тургенев узнал, что его выдачи в мае 1826 года просили у государственного секретаря Великобритании по иностранным делам Джорджа Каннинга, но тот в ответ на ноту, требовавшую выдачи Тургенева, лишь подтвердил получение этой бумаги, никак не ответив на ее содержание (см.: [Тургенев 2001: 88, 678]); до этого российский посол в Англии Х. А. Ливен конфиденциально просил Каннинга о выдаче Тургенева, сначала устно, а потом письменно, но всякий раз получал письменный отказ.
В России Тургенев был заочно приговорен к смертной казни, которая была императором конфирмована в пожизненные каторжные работы; поэтому он остался в Англии и всячески убеждал своего брата Александра Ивановича и самого себя, что с Россией у него отныне нет ничего общего и возвращаться туда он не хочет и не намерен. 20 июля 1826 года он пишет из Лондона брату Сергею, предвидя, что тому иметь брата, осужденного в России, «будет, конечно, неприятно»:
В жизни есть много других гораздо важнейших причин печалиться. И между сими причинами одна покрывает все прочие: несчастное положение крепостных людей в России! [Тургенев 1901: 239].
14 мая 1826 года из Эдинбурга уверяет брата Александра:
…для меня все кончилось, и я должен расстаться с Россиею. Объявленный однажды преступником, что я могу делать в России во всех возможных обстоятельствах? Ничего и никогда [Тургенев 1901: 244–245].
21 августа 1826 года обращается к нему же из Лондона:
Я расстался с Россиею и, судя по предубеждению против меня, не могу туда возвратиться ни в каком случае. Где нравственная обязанность возвратиться туда, где меня почитают злодеем? [Тургенев 1901: 251].
59
Характерно, что ни имя Рессона, ни название его кодекса не упоминается в антологии «Спор о романе-фельетоне. Литература, пресса и политика, начало дискуссии (1836–1848)» [Querelle 1999], где приведены основные статьи противников «торговой словесности» (включая упомянутую выше статью Сент-Бёва).