— Хотите познакомиться с моими родителями? — спрашивает Исмаил. — Это доставит им большое удовольствие.
Разумеется, принимаю приглашение. Попутно мы осматриваем еще мастерскую жестянщика, где изготовляют большие красивые четырехугольные лампы, и мастерскую по производству соломенных циновок. Небогатые мусульмане применяют такие циновки в качестве молитвенных ковриков. В обеих мастерских вместо пола — утрамбованная земля. Рабочие сидят на ней, поджав по-турецки ноги.
Двухэтажный домик, в котором живет семья Исмаила, построен из камня. В нем несколько квартир, в которых живут члены быстро увеличивающейся семьи. По-видимому, здесь ждали нашего прихода, потому что, как только мы появляемся на лестнице, изо всех дверей выглядывают улыбающиеся лица.
Сначала мы входим к родителям Исмаила. Нас приветствует девочка лет четырнадцати — Муфида, младшая сестра Исмаила. Она учится в музыкальной школе. Вероятно, она только что встала от пианино, так как на нем еще лежат ноты. Женщины в этом доме красивы и модно одеты. Все собираются в маленькой гостиной, где нас посадили на почетных местах. Тут же жены двух братьев Исмаила и чья-то двоюродная сестра. Несколько позже появляется мать. Ее черное, длинное до пят платье и черная тарха на голове резко отличаются от цветных модных платьев и высоких каблуков дочери и невесток. Но, несмотря на старомодность и грузную фигуру, в матери чувствуется большое достоинство и мягкая грация. Она вырастила уже восемь детей; одни вышли в люди, другие еще не покинули родного гнезда. Исмаил — студент Академии изящных искусств и будет скульптором, второй сын уже завоевал известность в качестве литератора, третий — журналист. Младшая дочка будет пианисткой.
Мать выходит на минуту и возвращается в сопровождении мальчика, несущего на подносе бутылку с апельсиновым соком, стаканы и сифон содовой воды.
Здороваюсь с ним и спрашиваю у Исмаила, кем он ему приходится. С удивлением узнаю, что это слуга. Ему не больше десяти лет. Он, по-видимому, сообразительный и понятливый мальчик.
Улучив подходящий момент, я спрашиваю Исмаила, как это он, человек столь прогрессивных взглядов, может спокойно смотреть, как работает такой ребенок. Исмаил, очевидно, удивлен; он объясняет мне, что работа в их доме — благодеяние для этого мальчика. Он один из шестнадцати детей в суданской семье, живущей в деревушке под Асуаном. Мальчик умер бы там от голода, а здесь у него приличное питание и жилье, к тому же он осваивает профессию слуги, а это ему очень пригодится в будущем.
Исмаил и его братья учат мальчика читать и писать, потому что у него не остается времени на посещение школы. Он способен и понятлив, и из него выйдет человек. Малыш, по-видимому, понимает, что речь идет о нем, так как вопросительно поглядывает на меня.
Затем мы спускаемся в подвал, в мастерскую Исмаила, где хранится также коллекция сатирических рисунков его брата на политические темы. Это наивные штампованные плакаты и вырезки из сатирических журналов. Все же они вызывают восхищение египетской молодежи.
Очевидно, такая форма пропаганды находит широкий отклик в египетском обществе. Ее применяют повсеместно. В любом публичном здании, на улицах, даже в кафе и магазинах выставлено множество таких рисунков. Чаще всего они посвящены членам британского и французского правительств, не оставлены без внимания и США, относительно мало сатир на тему об Израиле, ненависть к которому ощущается тут почти на каждом шагу.
Исмаил и Махмуд вместе с несколькими коллегами из Академии собираются устроить в Старом Каире выставку политической сатиры.
— У нас здесь почти все неграмотны, — говорит Исмаил. — Такая выставка будет очень полезной; она поможет многим людям, которые не читают ни журналов, ни газет, хотя бы немного разобраться в политических проблемах.
Спрашиваю юношей, что за люди живут в Старом Каире.
Все те, у кого нет средств, чтобы жить лучше, и прежде всего те, кто вообще не имеет жилья. Переселение в Старый Каир — синоним полного жизненного банкротства. Здесь живут десятки тысяч бездомных и безработных, люди без определенных профессий, бродяги; здесь же обитают те, кого удерживает в старом Каире традиция или отсутствие шансов на лучшую жизнь.
В Старом Каире имеется, однако, и местная «плутократия». Это владельцы ларьков, публичных домов и кафе, собственники гончарных мастерских, связанные с мелкими кустарями, хозяева мастерских по изготовлению соломенных циновок, наконец, всякого рода комбинаторы, использующие наивность своих ближних.
— К сожалению, семья Исмаила представляет в этом районе исключение, — говорит мне шепотом Махмуд.
Я думаю так же и еще более укрепляюсь в своем мнении после знакомства с вернувшимся только что домой старшим братом Исмаила, молодым литератором.
Когда мы возвращаемся в одиннадцатом часу вечера темными переулками, всюду господствует тишина и спокойствие. Беднота Старого Каира не отмечает Рамадан столь шумно, как центр города или квартал мечетей при Аль-Азхаре. Она рано идет спать, несмотря на то что постелью ей служит только разложенная на земле газета или соломенная циновка, а крышу над головой нередко заменяет небосвод, озаренный мерцающим светом звезд.
ЗДЕСЬ РОЖДАЕТСЯ НАСТОЯЩЕЕ ИСКУССТВО
Студенты Академии изящных искусств приветствовали нас музыкой Шопена. На правах главного инициатора этой приятной встречи от имени своих коллег взял слово Махмуд.
— Вы не знакомы с языком египтян, мы же не знаем польского языка, поэтому лучше всего мы поймем друг друга на языке без слов — при помощи музыки Шопена, которую и вы и мы одинаково любим, — сказал он.
Слушая плывущие из патефона звуки полонеза As-dur, я думала, что Махмуд все же несколько преувеличил. Египтяне очень музыкальны и охотно слушают европейскую музыку. Однако не представляю себе, чтобы они могли так понять и прочувствовать Шопена» как мы. Ведь их собственная музыка, как и музыка всего Ближнего Востока, отличается совсем иным гармоническим складом и структурой фразы.
После полонеза и речи Махмуда Бася Фальковская подарила студентам Академии от группы польских художников несколько пластинок в исполнении ансамблей «Мазовше» и «Шлёнск». Понятно, что студенты захотели их немедленно послушать.
Когда зазвучали плясовые напевы «То i hola» и «Kukuleczki», весь зал стал притоптывать в такт мелодии. После того как пластинки были проиграны, все единогласно потребовали повторения. Мы развлекались бы довольно долго, если бы не прибыл ректор с группой профессоров Академии, которые должны были показать нам мастерские.
В мастерской живописцев меня поразили свежие краски и оптимистическое настроение почти всех студенческих полотен. Было их здесь великое множество, потому что студенты готовили под руководством почтенного профессора Фавзи ежегодную выставку, посвященную окончанию учебного года.
В мастерской скульпторов мы нашли и скульптуры Сагини; наши художники обратили внимание на его полную экспрессии группу под названием «Оборона Порт-Саида». Там изображены женщины и дети, берущиеся за оружие для защиты своего города. Группа отличается искренностью исполнения, непосредственностью и большим реализмом.
Во время беседы со студентами я с радостью отметила, что они знают кое-что о польском изобразительном искусстве. Естественно, больше всего им говорят фамилии Дуниковского и Кулисевича. Некоторые знают также Феликса Топольского из Англии. Все с большим интересом ждут открытия выставки работ, привезенных нашими художниками, в салоне Клуба египетских журналистов.
Посетили мы и мастерскую вольнослушателей-любителей, созданную на тех же основах, что и наши объединения художников. Она пользуется громадным успехом, особенно среди постоянно проживающих в Каире иностранцев. Мастерскую посещают около шестидесяти человек. За небольшую плату здесь можно изучать рисунок, живопись и ваяние без ограничений во времени и без обязательных экзаменов. Мастерская вольнослушателей — любимое детище ректора Академии.