В полдень наши раскопки посетил директор Музея древностей в Каире доктор Аббас Баюми, выразивший удовлетворение организацией работ.
Произведен обмен денег для оплаты рабочих на завтра. Скандал — раис, Мехади и сторож. Вечером посещение мамура».
Да, это был воистину богатый событиями день. Сначала, перед самым завтраком нас посетила весьма почтенная личность: доктор Аббас Баюми. Доктор Баюми стоит на самой вершине египетской археологической иерархии. Кроме того, он близко знаком с профессором Михаловским.
Все вместе садимся за завтрак, а затем оба ученых подробно обсуждают состояние раскопок. Доктор Баюми в сопровождении нашего профессора заглядывает чуть ли не в каждый уголок лагеря и в каждую расщелину раскопа. Очевидно, его интересуют не столько результаты раскопок, которые ведутся польской археологической экспедицией, сколько методы работы и их организация.
Аббас Баюми восхищается тем, что мы систематически ведем тройную документацию всех находок; восхищается акварельными эскизами найденной керамики, которые делает Кристина Михаловская, отличными планами и реконструкциями архитектурных памятников мохандыса, обстоятельной инвентаризацией пани Баси Рушчиц и пани Евы Калиновской. Уезжая, он спрашивает профессора, не будет ли тот возражать, если он пришлет в наш лагерь на практику кого-нибудь из молодых египетских археологов.
— Пожалуйста, пусть приезжают, пусть учатся. Ждем, — отвечает ему профессор Михаловский.
В Египте много молодежи, которая стремится изучить археологию. Но, как узнаю позже от профессора Михаловского, самостоятельный опыт египтян в области археологических раскопок довольно скуден.
Печальный парадокс. На протяжении нескольких десятков лет на территории Египта были совершены важнейшие, сделавшие эпоху открытия в области его истории, а между тем египтяне не могли принимать в них участия. Правда, иностранные экспедиции уже лишились возможности безнаказанно вывозить свою археологическую добычу из Египта, но зато они тщательно скрывали свои методы и опыт. Теперь египетская археология интенсивно восполняет потери этих лет, обогащает свой опыт и ищет новые пути. Вот почему египтяне так высоко ценят дружбу и сотрудничества с польской экспедицией.
Не успели мы проводить доктора Баюми, как новое событие нарушило размеренный ход нашей повседневной жизни. На раскопе неожиданно начался ужасный скандал.
Если два египтянина покупают что-нибудь друг у друга или беседуют о политике, нам, европейцам, кажется, что происходит ожесточенная ссора и что через минуту начнется ужасная драка. А что же сказать, когда дело действительно доходит до ссоры?
Раис, как любой властелин, не переносит ничьих возражений и особенно отказа выполнить его повеление. Мало того, что «глупый Махмуд», сторож нашего участка, куда-то исчез с самого утра; он к тому же осмелился еще что-то возразить раису. Быть может, все кончилось бы криком, если бы Мехади не вступился неосторожно за сторожа, после чего раис пришел в ярость.
Что случилось и кто был прав, — мы никогда не узнали, так как никто из нас, даже профессор, не владеет настолько арабским языком, чтобы разобраться в этом горячем обмене мнениями, а второй сын раиса, Насер, видя сгущающиеся тучи, незаметно скрылся в палатке Сенуси. Не знаю, что было дальше, так как я с неприятным осадком на душе поспешила из раскопа в лагерь.
Не прошло и получаса, как вдруг в мою палатку ворвался взмыленный Саад, настойчивыми жестами требуя, чтобы я немедленно вернулась на раскоп.
— Какого черта? Снова визит? А может, скандал?
Но на сей раз произошло нечто совсем иное. Впервые мы встретились с очаровательной дамой двухтысячелетнего возраста — египтянкой по имени Анхрен.
Когда я спустилась в глубь раскопа, здесь уже были в полном составе наши археологи. Они тесным кольцом окружили плоский четырехугольный камень, найденный только что в свежераскопанном углублении, под хорошо заметными очертаниями стены.
Магистр Анджеевский, став вместе с профессором на колени, очень осторожно обследует поверхность камня. На ней вырисовываются какие-то рельефы, изображающие несколько человеческих фигур.
— Ну что же. Перед нами типичная надгробная стела, — неожиданно бросает профессор.
— Одну минуту… сейчас попытаюсь прочесть надпись… Анхрен… Очевидно, это имя дамы, погребенной под стелой, — добавляет магистр Анджеевский.
Анхрен — дама из Атрибиса, чей облик постепенно появляется из-под слоя пыли, изумительно стройна и грациозна. Узкие бедра и широкие прямые плечи напоминают спортсменку XX века, но тонкие, выгнутые, как извивающиеся змеи, руки, продолговатые глаза и широкая прическа делают Анхрен похожей на ее сестер с древнеегипетских фресок и барельефов.
У Анхрен маленькие груди, наполовину прикрытые платьем, которое тесно облегает тело и открывает ноги несколько выше щиколоток. Против нее стоит мужчина, протягивающий к ней руку, как бы с мольбой. За ней — фигура стоящего на коленях мальчика.
Я видела много женских фигур различных эпох в музеях и гробницах Египта. Но ни одна из них не взволновала меня так, как Анхрен, женщина, которая здесь, недалеко от моей палатки, смеялась, страдала, любила, рожала детей, радовалась жизни и здесь же была похоронена. Как тронули меня осмотренные в тот же вечер во время инвентаризации маленький шарик из ляпис-лазури и зубчик серебряного ожерелья, которые Ева Калиновская нашла рядом с надгробной стелой Анхрен.
Возможно, она каждый день носила эти безделушки. А может быть, получила их от возлюбленного, который почтил ее память надгробной стелой, украшенной очертанием ее изящной фигуры.
В этот вечер я подстерегаю момент, когда пани Бася и пани Ева засядут у стола, заваленного пыльными сокровищами, и будут проводить инвентаризацию. Они занимаются этим даже после самого утомительного дня. Профессор придает большое значение этой части работ нашей экспедиции.
Наступил вечер. От берегов Нила тянет влажной прохладой. За окнами каменного домика, где концентрируется вся наша научная работа, в бархатной тьме звучит целый оркестр цикад. В этот час все собираются именно здесь.
Профессор с магистром Анджеевским и раисом подводят итоги дня, проверяют, сколько сегодня работало египтян, и готовят на следующий день ведомость заработной платы.
Кристина Михаловская вместе с Сенуси и Насером принимают последние кулинарные решения, результаты которых мы сможем оценить в ближайшем будущем. Тем временем не один из нас потягивает носом, чтобы по долетающим из кухни запахам определить, что будет на обед.
Пани Бася и пани Ева проводят инвентаризацию-на складе. Сижу рядом с ними и присматриваюсь к серым от пыли обломкам, которые говорят так много двум молодым специалистам и абсолютно непонятны мне.
Ева вертит в руках маленький шарик из ляпис-лазури, а перед Басей лежит серебряный (в данный момент совсем зелено-коричневый) зубчик ожерелья.
— Анхрен… Ужасно хочется о ней что-нибудь узнать. Чем она интересовалась, что здесь делала? Как жила в Атрибисе? Расскажите мне, пожалуйста, об этом, — улучаю я момент для просьбы.
Бася Рушчиц говорит мало и, как правило, неохотно, зато Ева Калиновская любит плутовски подтрунивать над своим собеседником. Но если перейти на археологию, то они могут рассказывать часами.
Ева смотрит теперь на меня насмешливо прищуренными глазами.
— Как жила Анхрен? Вероятно, как тысячи других состоятельных египетских дам. Это значит, очень удобно и приятно. Женщина в древнем Египте пользовалась совершенно исключительными правами и привилегиями.
— Вероятно, прежде всего благодаря своей материальной независимости, — добавляет Бася, записывая одновременно что-то на листе бумаги, которую она укладывает на дно коробки под несколькими осколками каких-то украшений из фаянса.
— В одном из египетских папирусов имеется следующая характеристика египетских дам: «Они были очень приятными собеседницами, говорили интересно, прекрасно выражали свои мысли как устно, та и письменно. Все, что выходило из их уст, было речью богини Правды. Настоящая дама, повсеместно почитаемая в своем городе, подавала всем руку, благосклонно беседовала с любым человеком, говоря только то, что доставляло другим удовольствие, и никогда не делая неприятного никому. Поэтому все их любили».