Салех увлекается географией, филателией и театром. Он показывает мне прекрасную коллекцию марок стран Африки и Ближнего Востока. Думаю, что она возбудила бы зависть многих наших выдающихся филателистов. Но я увидела в комнате мальчиков и нечто иное — фотографии любительского театра. Под тюрбанами, бородами и усами узнаю моих новых юных друзей. Они рассказывают наперебой, что часто устраивают дома представления. Зрительным залом служит сад у беседки — там сейчас собрались все гости. Терраса заменяет сцену.
Пьесы, поставленные Тамимом и Салехом, — их собственное творчество. Но, как объясняет старший брат, в их основе лежат народные предания.
Эти непосредственные, интеллигентные, хорошо воспитанные мальчики характеризуют атмосферу этого дома. Глядя на их небольшую, но удобную комнату, на полки с книгами, изящные рисунки на стенах, никак не могу отделаться от впечатления, что вряд ли увижу много таких домов в Египте. Семья Шерифов, несомненно, принадлежит к местной интеллектуальной элите.
В комнату врывается Али Баба. Хотя ему импонирует моя дружба с его сыновьями, он просит меня вернуться к обществу и принять участие в ужине.
Солнце уже зашло, поэтому даже самые благочестивые мусульмане могут отведать кофе и апельсинового сока. Жена профессора, прекрасная хозяйка, угощает нас несколькими сортами печений — замечательными произведениями домашней кухни.
Возвратившись к обществу, я узнаю, что нам предстоит визит в ателье двух молодых художников — ваятеля Самуэля Генри и живописца Махмуда Амара, живущих в соседней вилле.
Уже наступила ночь, и я чуть ли не ощупью иду через сад вслед за опередившими меня товарищами.
Вилла художников построена в ультрасовременном стиле, но скромно и просто. На втором этаже в двух обширных комнатах с верхним светом находятся мастерские.
Молодые люди сняли эту виллу пополам. Амар, здоровенный парень, смахивающий скорее на спортсмена, чем на художника, показывает два своих полотна. Одно из них, под названием «Порт-Саид», производит сильное впечатление. На нем изображена маленькая девочка, которая с ужасом смотрит на приморский пляж, изрытый бомбами и перерезанный проволочными заграждениями. На втором полотне нарисован клоун на цирковой арене. Громадный амфитеатр зрительного зала пуст, но клоун с упрямым отчаянием показывает свои номера. Картина интересна по идее и цвету, но не доработана по форме.
Амар пытается уловить из различных замечаний наше мнение. Вижу, что для него оно имеет большое значение. В Каире, как мне объясняет один из журналистов, Амара считают многообещающим художником.
Мне все же больше по душе творчество его друга и соседа — Самуэля Генри. В строгих формах его скульптур ощущается возврат к лучшим традициям древнеегипетских ваятелей. Особенно поражает это в статуэтке деревенской девушки с глиняной амфорой на голове. Изгиб напряженной шеи напоминает мне головку прекрасной царицы Нефертити.
В переполненном посетителями ателье душно и жарко, и я выхожу на террасу подышать холодным воздухом. Останавливаюсь как зачарованная: переломной над плоскими крышами современных конструктивистских вилл, над окутанными зеленью белыми террасами, на небе, озаренном серебряным светом месяца, как духи прошлого, вырисовываются треугольные массивы пирамид и веерообразный клафт на голове Сфинкса. Лицо его — теперь лишь темно-синее пятно на более светлом фоне неба — смотрит на нас… Сколь ничтожными кажутся мне усилия современного искусства перед этими памятниками, простоявшими тысячелетия.
ВЕЛИКАЯ ЛЮБОВЬ
«ПРЕКРАСНОГО СЫНА СОЛНЦА»
Земля в Твоих руках такая, какой Ты ее создал:
Когда восходишь — все живет, а когда скрываешься все
замирает,
Ибо благодаря Тебе люди живут, глядя на Твое
совершенство, пока Ты не скроешься.
Они бросают все свои занятия, когда Ты скрываешься
на Западе,
А когда поднимаешься, они растут…
Со дня, когда Ты заложил основы для земли,
Ты создал их для своего сына, возникшего из Тебя,
Царь Египта, живущий в Правде, господин обеих стран,
Нефер-хеперу-Ра-уа-эн-Ра,
Сын солнца, живущий в Правде, Эхнатон, великий
в своем существовании,
И великая супруга царя, его возлюбленная, госпожа обеих
стран, Нефер-неферу-Атон,
Нефертити, живущая и цветущая всегда и вечно.
В 1937 году в берлинском Новом музее я долго не могла отвести глаз от статуэтки с изображением царицы Египта Нефертити.
С тех пор прошло уже двадцать лет, а я все еще вижу ее перед собой, как вчера. На стройной, изогнутой, как стебель тюльпана, шее царицы покоится маленькая головка, слегка отклонившаяся назад под тяжестью короны фараонов Нижнего Египта. Лицо с продолговатыми глазами цвета бронзы, узкими бровями, прямым носом и слегка выдающимися красиво очерченными губами дышит легкой задумчивостью и поразительной нежностью. Статуэтка, сделанная из известняка и покрытая окрашенным гипсом, отличается столь естественной расцветкой, что кажется окаменевшим лицом самой прекрасной царицы. Ее изумительная красота произвела па меня столь сильное впечатление, что на протяжении нескольких дней пребывания в Берлине я ежедневно заходила в Новый музей только ради того, чтобы посмотреть на нее.
Тогда я знала о ней лишь то, что она царствовала в Египте около 1400 года до нашей эры и отличалась ослепительной красотой. Но выражение лица Нефертити красноречиво говорило о ее богатой внутренней жизни и пробуждало горячее желание познакомиться с ее судьбой.
Я надеялась, что в стране, где она жила и царствовала, я смогу собрать какие-нибудь подробности из ее жизни.
Предчувствие не обмануло меня. Первое же посещение Египетского музея в Каире принесло то, чего я желала больше всего, — рассказ о жизни Нефертити.
Египетский музей находится на бульваре, носящем имя его основателя — французского археолога Франсуа Огюста Фердинанда Мариэтта.
Он приехал в Египет в 1850 году в качестве представителя Отдела древних памятников Лувра. Ему были поручены поиски коптских рукописей. Выполняя это задание, Мариэтт напал на след одного из самых ценных и сенсационных открытий.
В Саккара, недалеко от Мемфиса, он обратил внимание на торчащую из песка голову сфинкса. Во время дальнейших поисков в его руки попала табличка с вырезанным на ней посвящением богу Осирису-Апису. Сопоставив эти два факта со свидетельством греческого географа и историка Страбона о храме Сераписа в Мемфисе, Мариэтт решил, что замеченная им в Саккара голова может принадлежать одному из сфинксов, которые, согласно Страбону, находились рядом с храмом Сераписа в Саккара.
Мариэтт немедленно приступил к раскопкам, расходуя для этого средства, выданные ему на покупку коптских рукописей; о них он перестал и думать. Поиски продолжались долго, а деньги растаяли быстро. Тогда Мариэтт обратился в Париж с просьбой ассигновать дополнительные суммы. Он их получил.
В результате он открыл не больше не меньше как Серапеум.
Чтобы определить, что такое Серапеум, нужно сделать небольшой исторический экскурс.
Египтяне принадлежали к народам, которые «служили творениям больше, чем творцу». Они молились таким представителям фауны, как кошка, собака, гиппопотам, крокодил, ибис, коршун, змея. Почитали они и навозного жука, знаменитого скарабея. Однако наибольшей популярностью пользовался культ быка Аписа. В связи с этим культом и возник Серапеум.
Апис должен был иметь либо белый знак в виде полумесяца на боку, либо белый треугольник на лбу; кроме того, у него должен был быть знак в виде летящего коршуна на задней части тела и черный нарост под языком. Когда находили такого быка, его отправляли в Нилополь (южнее Гелиополя), где ему надлежало пребывать сорок дней. По истечении этого срока быка перевозили в золотой клетке в Мемфис.