- Честно! Нет, никогда.
- Но почему?
- Потому что не хочу одурманивать себя, - ответил я. - Не хочу быть пьяным.
- Знаете, Анатолий! - помолчав немного, продолжила Полина. - Вы странный. Не обижайтесь, пожалуйста, но вы и в самом деле странный. Вы мне помогли - а ведь вы меня тогда совсем не знали. Вы этому мальчику, сыну соседей помогаете с математикой, и денег с них за это не берёте. Вы столько знаете и умеете, самолёт водите, в таких интересных местах бываете...
- Сейчас ты скажешь, принцесса, что несмотря на упомянутые достоинства, из-за нелюбви к спиртному живу я скучно. Мне такое уже говорили...
- Нет-нет! - заторопилась Полина. - Наоборот, вы живёте очень ярко и интересно, я даже не представляла, что можно так. Но у нас дома в праздник всегда все собираются, много музыки, работает телевизор, а на столе обязательно стоит бутылочка папиного вина. И никто не видит в этом ничего плохого. А вы... Вы ведь никуда не ходите...
- Разве? - переспросил я. - Что-то я не припомню, кто у нас, научившись кружиться в вальсе, собирался протанцевать всю ночь...
- Толик! - ответила Полина, чуть улыбнувшись. - Я не про лыжные прогулки, после которых мы так мило танцевали в клубе. Я про то, чтобы именно встретиться с друзьями. Посидеть, посмеяться, и чтобы было весело. А у вас всегда тихо. Вы и сами никогда ни к кому не ходите, и к вам тоже никто не приходит. Почему к вам никто никогда не приходит?
Я улыбнулся. Дома у меня, действительно, всегда тихо. В самом начале, когда всё только налаживалось, Полина искренне удивлялась данному обстоятельству - и тому, что ко мне не заходят ни друзья, ни знакомые, и полному отсутствию телевизора, и радиоприёмнику, раз и навсегда настроенному на волну гражданской обороны. Я тогда отшутился, объяснив, что мне вполне достаточно своей жизни, чтобы ещё переживать чужую, но кажется, не вполне её убедил.
Мы помолчали немного. Потом я мягко взял её лицо в ладони, осторожно коснулся губами лба, поцеловал нежные тёплые щёчки.
- А ты помнишь, принцесса, как соседи звали нас к себе на день рождения? Они тоже предлагали просто посидеть, посмеяться, и чтобы было весело. Я тогда сам не пошёл, и тебя не пустил, а они потом, пьяные, всю ночь орали у подъезда так, что нам здесь, на восьмом этаже было слышно.
- По-моему, Толик, вы слишком уж строги, - ответила Полина. - И к себе и к людям. Не знаю, но ведь не обязательно же напиваться. Можно же выпить совсем немножечко. Просто, чтобы было веселее.
- Конечно, - согласился я. - Зачем одурманивать себя до полной отключки, когда можно одурманить себя лишь на чуть. А если я вообще не хочу одурманивать себя? Ни на чуть, ни сильно? Знаешь, принцесса, какую ошибку делает тот, кто садится играть с заведомыми шулерами? Только одну - берёт карты в руки. Так и здесь: ты сначала выпиваешь рюмку, утешая себя тем, что ничего не будет, потом вторую... А потом неожиданно обнаруживаешь себя под столом, искренне недоумевая, как так вышло.
Мне припомнилось: просторный зал в ресторане-кораблике, медленно уплывающие назад городские огни - а в зале уже все пьяны, физиономии раскрасневшиеся, пиджаки сняты, пуза толстенные под белыми рубашками, колышутся в такт пляске. И кто-то кому-то заплетающимся языком объясняется в вечной дружбе, кто-то лезет целоваться, а кто-то пытается ухаживать за присутствующими дамами - а дамы тоже уже хорошие, а потому не особо сопротивляются. Дура, тебя же дома муж ждёт! Внизу на слабой волне покачиваются расколотые льдины... А я, в ту пору никакой не начальник сектора, а всего лишь молодой инженер, сумевший в институте на "разборе" взять самую "вкусную" вакансию, стою на палубе у перил, чувствуя, как морозный воздух холодит голову, краем глаза поглядываю на происходящее непотребство и тихо радуюсь, что свободен от всего этого.
Жалко, подумал я, что тогда у меня не было кинокамеры. Заснять бы тогда всё это, а сейчас показать. И спросить: "Смотри, принцесса! Разве это - по-людски? Разве это - правильно? Не хочу одурманивать себя, и не моя вина, что все эти визиты гостей в дом всегда проходят по одному сценарию..."
А вокруг - приятный полумрак, потому что электричество мы выключили, и только пламя свечей слегка колышется на непонятно откуда взявшемся ветерке. Тихо-тихо, лишь изредка в темноте за окном шарахнет ракета. И запахи, эти чудесные, любимые мною новогодние запахи - мандарины, горящие свечи, живая ёлка с корнями в горшке, которую два дня назад мы так любовно наряжали вместе. Ссориться в такую ночь, да ещё с чудесной, пусть и не до конца понявшей тебя девушкой - себе дороже.
И тут меня словно осенило. Обняв за плечи, я подвёл её к широкому окну балкона.
- Смотри!
А за окном - белый, заснеженный город. Балконы засыпаны снегом, крыши засыпаны снегом, деревья далеко внизу засыпаны снегом, и даже фонари вдоль тротуара стоят в белых, подсвеченных снизу шапочках. Четыре часа ночи - но во многих окнах горит свет, а на дорожке перед домом напротив стоит какая-то компания.
И яркие звёзды в чёрном небе. Южно-Российск стоит на широте Поволжья на Старой Земле, и в ясную безоблачную ночь небо полно звёзд. Здесь и широкая полоса Млечного Пути, и несколько знакомых с детства созвездий, и просто беспорядочно рассыпанные крошечные огоньки - правда, не цветные, как в Пространстве, а белые. А над самыми крышами два крошечных, но ясно различимых полумесяца. Наши ближайшие соседи по Солнечной Системе - Игельталь и Нуэва Кастилия. Если присмотреться внимательнее, то чуть выше можно разглядеть ещё один серпик, а за ним ещё один... Словно исполинская, слегка наклонённая дуга, которая на самом деле не дуга, а цепочка обитаемых планет, образующих вокруг Солнце огромное, протяжённостью в миллиард километров, кольцо.
И тут какой-то добрый человек постарался - запустил фейерверк во дворе за домом напротив. Была у него там целая коробка, и как пошла эта коробка стрелять, один патрон за другим: паф-паф-паф. Огненные всполохи над крышами так и взлетают. Фантастическое зрелище - иссиня-чёрное небо с россыпью звёзд и двумя планетами, засыпанная снегом крыша и летящие во все стороны разноцветные искры.
- Смотри! - повторил я. - Видишь, как красиво?
Полина тихо кивнула. Обняв за талию, я мягко привлёк её к себе, утопив нос и подбородок в пышных чёрных волосах. Долго мы так стояли. Наконец там, за домом выстрелил последний патрон, погасли над крышей искры...
- Видела, как красиво? - снова спросил я.
Полина мягко высвободилась и повернулась ко мне.
- Да, только я не понимаю?..
- Не хочу всего этого терять, всей этой красоты. Не хочу променять её на веселье из бутылки. Не хочу, пусть даже немножко, пусть на время, стать одуревшим, одурманенным. Не хочу быть пьяным, даже слегка. Не хочу!
- А знаешь, - негромко сказала Полина, снова прижимаясь ко мне. - Папа бы тебя не понял. Он считает, что праздник - не праздник, если всем вместе не поднять бокалы. А ещё он такое вкусное вино делает...
В этот момент я как-то не сразу понял, что Полина впервые обратилась ко мне на "ты".
И вновь, после недолгих новогодних каникул начались будни, которые, за исключением, быть может, очень уж явного недоброжелателя, никто не назвал бы скучными. Тут и работа, уже не в космопорту "Центральный", где я начинал когда-то, а в центре города, штаб-квартире нашей аэрокомпании, приносящая мне не самый плохой доход. И где, признаюсь без ложной скромности, меня ценят не за посиделки за столом, а за талант авиаинженера и организатора. В тридцать один год начальник сектора в службе техподдержки - совсем неплохо. Впрочем, Наполеон в свои тридцать пять был уже императором.