Грохали сапоги караульных, а ее каблуки цокали мелко, и это злило. У-у, черти… И опять вспомнилось утро — надо отвыкать!
Прибежала к Дубковым пораньше, рассказать про поездку, — они живут теперь близко. Батько уже уходил. Анна Тарасовна сказала:
— Иди с ним, принесешь кастрюлечку, вчера забыл, не маю, в чем обед ему нести.
В ревкоме ждал его парень в латаной косоворотке, галифе и сандалиях:
— Бюрократ, вишь, канцелярский спец. Объясняю: продукты для больных, для тифозных, а он котосится: подписи не все, вишь.
Дубков написал что-то, отдал пареньку бумагу:
— И скажи: еще хоть раз станет волокитить — передадим в Чека.
Парень вышел, повернулась от окна:
— А я бы такую сволочь сразу в Чека… — и споткнулась о взгляд батьки. — Ну правда же, для больных ведь…
— Так-так. — Он поманил ее пальцем. — Поди-ка поближе. Сядь.
Кого учить вздумала, дура, даже уши горели от его взгляда.
— Ты девушка, будущая мать. Как же у тебя с языка летят эти «черти» да «сволочи»? Если равноправие — значит, в мужика обратиться? Может, еще курить, а то самогон хлестать? Как тебе не стыдно? Интеллигентная девушка! Или поверила тому, что враги пишут? Дескать, наш идеал — всеобщее хамство?
— Николай Нико…
Он не дал сказать:
— Мы уничтожаем социальные и экономические препятствия для полного развития ума и сердца каждого. А сердце-то — доброта, нежность, отзывчивость, нетерпимость к злу — ваше дело, матерей, жен. Если женщина огрубеет — мужчина озвереет. Не смей привыкать к грубости. Поняла?
— Поняла.
— Ну, иди. Про Чека ты, може, и права. Иди, дочка, некогда.
…На каком языке они говорят? Смуглые, черные, наверное мадьяры. Надо же влипнуть. А Руша волнуется, только бы не вздумала искать. Если б не она, смешно бы, пожалуй даже интересно. Какие разини без документов ночуют в комендантском? Но я-то, — казалось: вот стена, вот крыльцо — значит, дома. Несуразица. Хоть бы дежурный попался толковый. О, часовой шагает — пришли. Великую преступницу ведут: один впереди, другой сзади, не убежишь…
По коридору, мимо второго часового, вошли в большую душную комнату. Барьер делил ее на две части: узкая, где они уткнулись в стол дежурного, вела к другой двери, и тут ходил третий часовой; за барьером, в широкой части, на скамьях и на полу сидели сотни две мужчин и женщин всех возрастов, в самых разных одеждах, позах, сонные, злые и веселые.
— Еще пополнение! — радостно сообщил мужской голос. — Белый ангел!
— Спокойно, граждане. — Молоденький дежурный неторопливо отложил раскрытую книжку.
«Эта княжна Лиговская пренесносная девчонка», — успела прочесть Виктория. «Лермонтов — уговорю!»
Разглядывая ее гладью вышитое платье, дежурный взял длинную, вроде бухгалтерской, книгу.
— Витя, к нам давай!
Ого, Шура-повариха, великая сказочница из пер-теровского поезда! Виктория приветственно взмахнула рукой.
— Смирно, — приказал дежурный и нахмурился. — Имя, фамилия?
У него получилось как одно слово — «имяфамилия», это рассмешило. Сдержала смех, но сказала слишком звонко:
— Вяземская. Виктория Вяземская.
Дежурный вскинулся, осмотрел ее пронзительно и гневно:
— Княжна?
— Здрасьте!
— В Чека.
Она чуть не расхохоталась. В комнате стало тихо.
— Товарищ дежурный, это же наша…
Он оборвал Шуру:
— Вас не спрашивают! — Повторил приказ патрульным: — В Чека.
Что за чушь? Что за дурень? С какой стати?..
— Арэстантка, ыйти Тшека!
Голову стиснуло, застучало в висках. Сказала, будто ее приглашали на прогулку:
— Пожалуйста! С удовольствием! — Подняла голову, мимо одного часового, мимо второго пошла гордо, неторопливо, как если бы в самом деле гуляла и не грохотали позади тяжелые шаги, не торчали два дула.
Безобразие. Возмутительно. Нашли контру. Музейный дурак. Еще Лермонтова читает. Боюсь я Чека — там поумнее будут.
Сколько раз чекисты выручали театр. Сама как-то бегала в Ортчека — все были заняты на репетиции. Вместо депо, где должны играть, пертеровские вагоны загнали к черту на рога, в тупик.
Бородатый чекист тут же взялся за телефон.
— Рабочая масса впервые — заметьте, товарищ Сысоев, — впервые сообщается с культурно-просветительным представлением. Ваша обязанность оказать артистам уважение и помощь, а не копать ямы перед их творчеством. Нужно немедленно — заметьте, товарищ Сысоев, — немедленно принять всю энергичность по продвижению вагонов к месту представления, а именно к депу. — Он долго, терпеливо убеждал этого Сысоева найти паровоз и вдруг побагровел, крикнул: — По-хорошему не понимаешь — иначе поговорим!