Разговаривали увлеченно, свободно, пока подошла маневрушка, перегонявшая платформы на ближайшую станцию.
— Может быть, отойдете на середку, красовита?
Через плечо ответила:
— Не волнуйтесь, не сдует.
Помолчали. Она чувствовала, что Леонид стоит недалеко, лицом к ней.
— Почему-то вы на всех производите впечатление существа безнадежно хрупкого, которое необходимо опекать, оберегать, охранять, спасать… — говорил хотя громко, но будто себе, раздумывая.
Она опять не повернулась, засмеялась:
— Один вы разгадали сразу, что существо грубое и ни в какой заботе не нуждается.
— Не сразу, и не это разгадал.
Думает, спрошу: «Что же?» — а вот и нет. Задувает здорово, и рука от железа стынет. Пусть бы солнышко на мою сторону пришло.
Замотало сильнее, катили под уклон. Вдали желтые, зеленые, красные деревья медленно плывут в хороводе.
— Здесь еще осени мало — листья не опали, и свежее трава.
Не отозвалась.
— «Молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели». А что на товарной площадке полагается?
— Плясать.
— Тут можно сплясать под откос.
Глубоко вниз падала крутая насыпь, а близко под ступеньками мелькали, сливались в грязную неровную ленту шпалы, щебень, песок. Платформу мотнуло, голова закружилась. А если разожмется рука? Виктория закрыла глаза, отпрянула назад. Леонид крепко обхватил ее чуть повыше локтей:
— Что с вами?
— Ничего.
Она откинула голову, почувствовала затылком лацкан его пальто. Не открыла глаза, не шевельнулась. Все чудесно: нет страха за малыша, и все-таки едем, и какой-то Сема Круглый снимет вещи и отправит нас дальше, — чудесно все. Грохот и толчки, со всех сторон ветер, запах лежалого сена, угольный дым — радость дрожит, переливается в теле — все чудесно.
— Вам плохо?
— Очень хорошо.
Он осторожно разжал руки, но еще не выпустил ее.
— Давайте устрою вас поудобнее.
Она рванулась, как обожженная. Ужас какой — развалилась в объятиях!
— Голова закружилась, но уже прошло.
— Держитесь крепко и не смотрите вниз. — Он развернул Никитину жесткую брезентуху. — Вас ведь не укачивает? Где прикажете расстелить?
— Если — как в поезде, Леня? Солнце с той стороны — хорошо?
Спустив ноги на ступеньки, они сидели рядом. Леонид словно забыл о ней, и она загляделась. Бежали мимо поля, пестрые осенние рощи, деревушки на пригорках, луга с пожухлыми стогами; в небе стояли тугие блестящие облака, тяжелый хвост дыма опускался медленно. Ветер сдувал солнечное тепло, минутами становилось прохладно. И грустно.
Вот и кончилась Сибирь. Три года. Совсем девчонкой приехала. Три года, а столько всякого уместилось в них. И даже — в эти дни дороги. Сколько людей, волнений, событий…
Качнуло, и рука Леонида протянулась перед ней к стенке.
— Сядьте глубже.
— Я — крепко! Ноги же упираются.
Он не убрал руку. Она засмеялась, сама не зная отчего:
— Ужас, до чего глупо мы кинулись за поездом!
Леонид усмехнулся, ответил по-Шуриному:
— Всяко быват.
— Никогда не встречала столько хороших людей, как в последнее время. Или в Сибири и люди лучше?
Паровоз тяжело запыхтел в гору, Леонид опустил руку.
— Почему в Сибири? Время, знаете, проявило. Многих очистило. И всякие ненужные перегородки между людьми разрушило. А потом… У нас, кроме гуманных идей, государство ведут самоотверженные, чистые люди. Их сердца, их поступки насыщают жизнь кислородом человечности. — Он, как всегда, говорил неторопливо, будто всматривался и тут же решал что-то. — Обмануть Ленина, нагрубить Ленину, польстить Ленину какой подлец посмеет? Я убежден, — он крепко поставил большой кулак на колено, — спрос рождает предложение не только в экономике. Сердца и поступки Ленина и его сподвижников требуют, спрашивают с каждого: будьте добры, дорогой товарищ, отыщите-ка у себя в недрах души ростки любви и доверия к людям. Пусть чахленькие, — выращивайте, если вы нам товарищ. Это, знаете, действует — ого! В малом масштабе я это постиг еще в нашей строительной практике — с подрядчиками, с рабочими…
Привыкла думать, что он художник, а ведь архитектор. Дорога повернула, ветер задул впятеро сильнее, загремел в ушах и вдруг прямо на них погнал черные лохмы дыма.
— Давайте-ка пересаживаться. Глаза ест, нос отрывает. Осторожно, без порывов и стремительности. Держитесь за меня.
— А я сама, — и быстро схватилась за перила.