— Переучились братцы, — поставила диагноз Руфа. — Труба.
Дуся позвала звонким голосом:
— Эй, первоклассники, ужинать живо!
Сережа швырнул на пол учебник и конспекты:
— К свиньям собачьим! Айда лопать.
Картошка со скворчащим шпиком поглотила неприятные воспоминания о химии. Раздурачились, разыгрывали Дусину подругу Лизу Бирюк. Она удивительно не понимала шуток, серьезно слушала и поверила Гурию, что Колчак — загримированный Керенский. Сережа, для вящей научности вставляя латинские названия костей, почти убедил ее, что нет вернее средства от тифа, чем шерсть черной кошки, срезанная с хвоста в новолуние.
Лиза неуверенно заулыбалась:
— Вы, кажется, меня за дурочку считаете, — и, чтоб перевести разговор, сказала: — Гурий, вы бы спели.
— Пожалуйста… Как, маэстро?..
Гурий, колючка Гурий смотрел на Дусю как провинившийся щенок. Давняя догадка подтвердилась: «Я помню чудное мгновенье» — для Дуси. И вообще поет он для Дуси. И потому так тревожит его мягкий голос, что нежность и тоска: «Я вас любил безмолвно, безнадежно…» — глубокие, настоящие. И лицо, когда поет, не кривое, даже нос будто уменьшается…
А Дуся? Дуся-хохотунья как? Очень захотелось увидеть, что Дуся тоже… А она весело заиграла вступление «Гаснут дальней Альпухары…». Вдруг тяжелый, как у дьякона, бас:
— Веселитесь, граждане?
Сережа представил:
— Студиозус Козлухин — личность таинственная и мрачная.
Он оглядел всех, развалистой походкой подошел к Виктории. Все на нем было очень новое и рубашка крахмальная. Челюсти тяжелые, а лба маловато. Поздоровался, стал посреди комнаты, усмехнулся уничтожающе:
— Значит, веселитесь.
— Спойте с Гурием «Нелюдимо наше море». Спойте, Гена!
Козлухин даже не взглянул на Лизу.
— Не в голосе. — Засунул руки в карманы, будто сейчас выхватит револьверы: «Ни с места!», и возгласил дьяконским басом: — К сведению веселящихся оптимистов — в Омске восстание…
Его окружили, он вставил в янтарный мундштук английскую сигарету.
— …Разгромлено дотла. И расправа звероподобная — расстреливали, рубили, жгли, в Иртыш под лед спускали…
Через несколько дней, перед вечером, Сережа зашел за ней, чтобы идти в анатомку. Сдернул облезлый треух, сказал:
— Вот какое дело. Только согласитесь или не согласитесь — абсолютный гроб. Никому. Конспирация, понимаете?
— Ну, понимаю.
— Козлухин, — Сережа оглянулся на дверь, заговорил тише, — Козлухин предлагает организовать отряд экспроприаторов.
— Что?
— Экспроприаторов.
— Не понимаю.
— Деньги нужны — понимаете? И много. На передачи заключенным — раз, на подпольные типографии, листовки, газеты — два. И, самое главное, — Сережа сказал шепотом, — на партизанские отряды.
— Где?
— Читали про «красные банды»? Никакие это не банды, а партизаны. И нужно оружие, патроны, одежда, медикаменты…
Она так и вскинулась:
— Бинты!
— Бинты, вата, йод — всякая штука. А деньги на это нужны?
— Так что делать?
— Экспроприировать экспроприаторов.
— Как? Не понимаю.
— Ну, господи помилуй, грабить капиталистов.
— Как это?
— Как, как! Грабить квартиры.
Она долго смотрела на Сережу, — разыгрывает?..
— Вы с ума сошли.
Он сдвинул брови, прищурился и тоже смотрел на нее, будто оценивая.
— Ну, если боитесь…
— Почему — боюсь? Но как это можно-то? Сообразите! Как можно грабить квартиры? Воровство же!
Сережа с силой хлопнул треухом по колену:
— На фронте знаете какое положение? Пермь. А зверства? Козлухин прав — все средства сейчас хороши. Что вам дороже: собственный покой, гнилая интеллигентская совесть или революция?
Наутро перед университетом догнал ее Козлухин, пробасил презрительно:
— Боитесь, кажется, ручки замарать? Пусть за революцию гибнут другие?
— И почему вы с этим Козлухиным в друзьях?
— В каких друзьях? В гимназии учились…
— Не нравится ни это воровство, ни сам Козлухин. Не знаю я… Все стыдно: едим, спим, еще хохочем, поем… В анатомке копаемся…
— О, загнули! Учиться стыдно? Да профессия у нас на все времена… А что поет Гурий…
— Я не про Гурия…
Разговаривать на улице невозможно. Виктория даже остановилась, дыхание перехватывает. Вокруг — ничего, непроглядная муть. Под ногами твердая земля, а кажется, шагнешь — и сорвешься в пустоту.
— Пошли, пошли, пошли назло врагам, — глухо, сквозь шарф, сказал Сережа и потащил за локоть.