Холод жжет лицо, вползает под шубу, в валенки, тело сводит. А Серега в изношенном демисезоне, в старых сапогах… бежать бы скорей, и — никак! Фонари не светят, желтые пятна только направление показывают.
— Ноги не поднимайте. Щупайте дорогу.
Все равно, как ни щупай — то нога в сугроб, то налетишь на тумбу, то забор заденешь плечом. Провода стонут, как живые, вдруг столб затрещит, будто его рвет на части. Визжит, хрипит под ногами снег. Звуки длинные, гулкие. Пелена до того плотная, кажется — можно руками схватить. Лучше бы сегодня вечерок с папой — так много надо рассказать.
— Осторожно! Спуск.
Навстречу визжат шаги… хлоп — упал кто-то.
— Вы где? Помочь?
Неопределенное «спасибо» в ответ, и снова хруст и визг шагов. Неприятно упасть. Даже снег каменный.
— Уже мост, по моим расчетам. Левее, синьора.
— Вы очень замерзли?
— Мы — привышные, тутошние. Правее, к перилам.
Как спокойно идти вдоль перил. И дом уже рядом. Перейти Базарную площадь…
Отца не было дома. Сережа посидел минут десять, выпил чаю с пирогом, отогрелся и ушел.
Где же папа? Так привыкла подробно ему рассказывать… Он шутил, что может свободно сдавать остеологию. Подождала немного — наверное, придет вместе с мамой — и легла.
Хоть на несколько дней надо бросить анатомку. Уже неделю не была у Дубковых, даже урок с Петрусем пропустила — свинство. Гистологию забросила, в химический дорогу забыла — совсем разболталась. К Раисе Николаевне надо. И с папой столько накопилось… Конспирация — конспирацией, но просто принципиально об этом идейном воровстве надо с папой… А завтра можно сдать отработанную голову и попросить у прозектора новую работу, и он, конечно же, разрешит. Завтра…
— Виташа. Дочура.
Тихий голос отца, его рука гладит голову. Хорошо. А глаза не открыть. Разве утро?..
— Виташа. Проснись, Виташа.
Свет в комнате, лицо у папы строгое… Быстро поднялась.
— Что? Который час? Папа, что?
— Лежи. Половина второго. Лежи и слушай. — Отец сел на край ее кровати.
Что-то случилось. Взяла его за руку:
— А мама?
— Спит мама. Видишь ли, меня вызывал полковник Захватаев.
— Ну?
— Нужны старшие офицеры. Предложено вступить в армию?
— В колчаковскую! Что ты ответил?
Отец отнял у нее руку, зажал в колени обе, сложенные ладонями вместе.
— Я не большевик, и не так уверен в их безупречной правоте, как ты. — Он встал, заходил по комнате. — Третьего не дано. Нельзя отсиживаться в сапожном углу.
Отец ходит и ходит, опустил голову, почти закрыты глаза. Что же он ответил? Остановился у окна, спиной к ней. Что же он ответил?
— Где смысл? Где человечность, мораль, честь, простая порядочность?.. — Он повернулся, взмахнул рукой, будто зачеркнул что-то. — Смрад. Разложение. Никто ни во что и никому не верит. — Посмотрел прямо в глаза ей: — Не могу стать рядом с Жаненом против своего народа.
— Папа!
Он оборвал ее:
— Подожди. Мне пятьдесят два, а не семнадцать. Нелегко у меня на сердце. Я должен все… Поставить на карту все. Все. — Сошлись напряженно брови, он закрыл рукой глаза, очень тихо сказал: — Только ты останешься у меня, Виктория.
Она протянула к нему руки:
— Что ты решил?
Он подошел, взял ее руки в свои большие:
— В Россию. В Россию, Виташа. В Красную Армию.
Поднялась с колен, обхватила шею отца:
— Я с тобой.
— Нет. — Он хотел разнять ее руки.
— Я с тобой! — Прижималась крепче, говорила быстро, не давала перебить. — Я взрослая. Нужны ведь сестры в Красной Армии. Я давно хотела. Я тоже не могу. Папа, я тоже не могу!
— Подожди. Отпусти. Выслушай.
Так жестко он сказал, руки ее сами разжались.
— Расстояние — тысячи верст. Морозы сорокаградусные, на станциях, в поездах черт знает… Мне ведь знаком этот путь. А сейчас хуже. А пройти через фронт? Пешком, верхом, на случайных санях, лесом, сугробами — разве тебе под силу?
— Мне здесь не под силу. Здесь, без тебя?.. Папа!
— Хочешь глупой гибели?
— Лучше, чем здесь. Как ты можешь меня?..
Отец почти крикнул:
— Разве мне легко тебя оставить? Ляг, — он укрыл ее одеялом до шеи и сел подле нее. — Пойми меня. Нам не пробраться вдвоем. Погибнем оба бессмысленно, ни за что.
— А тебе под силу?
— Я солдат. Мне седло привычней кресла. И морозы, и окопы… Я свои силы знаю… Это не простое путешествие. — Он гладил ее волосы, щеку, от руки чуть пахло табаком, варом и кожей. — Мало ли в какие положения можно попасть — надо ясную, свободную голову. Тревога за тебя все собьет. Гибнуть нелепо, глупо… Разве я оставил бы тебя без необходимости?