Посидит полчаса на диване (в кресле ему не поместиться), расскажет вдруг о бое быков или о Лувре, и неожиданно — о кедровом промысле. Расспрашивает о гимназии, о группе, не нужны ли учебники, книги? — теперь ведь не все легко достать.
Даже неловко, и трогает его внимание. Как-то спросила:
— Неужели вы обо всех артистах так заботитесь?
Мать рассердилась почему-то:
— Вечно глупости говоришь!
А Нектарий сказал:
— Почему же? Вопрос законный. Нет, Виктория Кирилловна, не обо всех. Прикажете объяснить? Кирила Николаевич человек особенный. Уважал я его всегда сердечно. А нынче он четвертый год в огне за Родину. Неужели я смею допустить хотя малейшие тяготы в его семейство? Да мне бы тогда на солнышко выйти совестно.
Папа. Хоть бы письмо от него.
Немыслимое здесь солнце. Оно точно ест снег. Сугробы оседают на глазах. А в тени морозима. Уж пора бы весне. Отличное здание университет, и сад вокруг — удивительно до чего хорош под снегом. Как далеко видно за реку, и все бело. Только лес темнеет до самого горизонта. Тайга. Побывать бы. Нектарий предложил: «Осенью свезу на промысел за орехом в кедровник». Даже смешно стало: «Спасибо! Я сразу после экзаменов в Москву». Он, видно, огорчился: «Ай Сибирь наша не поглянулась вам?»
Он, конечно, человек незаурядный и вовсе не злой. Только когда говорит о большевиках, даже щеки трясутся:
— Рабочий класс, видите ли, приобщается к искусству. В пятом году в Красноярске тоже республику объявили. Тоже Совдеп был. Управимся и теперь.
Классовая вражда? Ну так что? Разве только большевики хорошие люди? Разве в партийности дело? Доброта, честность, справедливость — главное. А насчет интеллигенции… Митька Шелестов — большевик. Гаевы, Раиса Николаевна и Татьяна Сергеевна — интеллигентные и большевички. Сам Ленин тоже интеллигентный. В Совнаркоме, говорят, большинство — интеллигентные. А Луначарский? Он даже поэт: «Юноши всех классов, бросайте мерзкие привилегии, за которые цепляются ваши отцы… Учителям с сухим сердцем, отвечающим «нет», вы скажите молодым голосом: «Мы требуем от вас мира и дружбы с восставшим народом…» Мира и дружбы с восставшим народом.
Какое солнце! И снег здесь белее российского. А сколько его — на крышах толстенные перины, домишки тонут в сугробах. Смешно: почти центр города, а домики деревенские. И почему-то очень много окон и везде цветы, даже в плохоньких избушках. Любят здесь цветы.
Не пойму Гаевых. Матриархат безусловно. Глава — Раиса Николаевна, хотя все не слишком покорные и очень разные. Хорошие, а соберутся — становятся колючие, и чувствуешь себя лишней. Почему-то порознь они лучше. Наташа острит: «коалиционное семейство». Не очень-то она любит отца, может быть оттого, что маленькая жила с матерью в ссылке, потом два года в клинике из-за горба.
Сергей Федорович — «кадетствующий папенька» — похож на старенького ангела с пасхальной открытки, но добрый, конечно справедливый — ведь адвокат. И Владимир — «анархия — мать порядка» — смешной, но, безусловно, честный, благородный. Он любит отца. Лучше всех у них Татьяна Сергеевна — никогда не колючая и каждого старается понять. Хочется быть таким врачом, как она. И человеком таким. С Раисой Николаевной жутковато — строгая. Наташа слишком любит насмешничать. А лицо у нее яркое, смуглое, умное, лоб удивительный, глаза серые, брови черные и волосы. Просто бы красивая, только угловатая и… горб. Про Станислава Марковича сказала: «От вашего демонического воздыхателя меня тошнит». Да, он какой-то… Ходит по пятам и говорит, как в романах, многозначительно, загадочно. Вот и не нравится, а иногда приятно, что встречает, провожает… Девчонки из группы дразнят: «влюблен, поклонник», говорят: «обаятельный, остроумный». Может быть. Он всегда какие-то новости рассказывает и считает, что все у большевиков правильно. А про Сибирь говорит: «Дико, но великолепно. Край непуганых птиц, нетронутых несметных богатств». Слишком красиво…