Надо ложиться. Поздно. А завтра рано… Не в пять часов, а все-таки… Надоело расчесывать каждый вечер, а стричь жалко. Иногда будто ничего я, а иногда — ужас! Нос вздорный, как у мамы. Занялась ерундой… Руки у него темные, большие, а пальцы длинные и музыкальные.
«Хотел бы в единое слово я слить мою грусть и печаль…»
Как давно не пела, странно звучит голос. Хочется музыки. Как глупо, что не училась. Тетю Маришу огорчала… Хорошо было думать и засыпать, когда она играла… Леша, Леша, Леша. Идти бы с ним, как в то утро, без конца. «Век бы на него глядела. Всю бы жизнь отдала», — как верно сказала Настя. Даже думать о нем… «Вдруг еще приеду, посватаюсь». А он думает? Может, в бою сейчас? Может, ранен? Быть бы рядом. Ладонь широкая, как у папы, еле охватишь. И колючая щека… Кому рассказать?.. Почему-то кажется, что он правда под Карачинском.
«Хотел бы в единое слово…»
Вздрогнула, хотя постучали тихо. Кто может быть так поздно? А вдруг… Что случилось?
Сережа, возбужденный, запыхавшийся, запер дверь ключом.
— Мы решили начать с Крутилиных.
— Что — с Крутилиных?
— У вас завтра урок с девицами!
— Ну? Так что?
— Завтра папахен у Зеленецкого дуется в карты, ergo, девицы дома одни. Когда будете уходить — мы ворвемся: «руки вверх», потребуем деньги, драгоценности — все.
Она молчала. Сережа взмахнул треухом:
— Сами говорите: главное сейчас партизаны. А для них нужны деньги. У них не хватает оружия, продовольствия, медикаментов, люди разуты, раздеты — вам известно?
— Известно. — И все-таки что-то в ней восставало.
— Не понимаю! Люди — в тюрьмах, жизнью жертвуют, а вы!.. Ничуть не рискуете, останетесь в сторонке. Чего бойтесь?
— Ничего не боюсь. По-моему, нехорошо…
— Что такое «нехорошо»? А убивать хорошо?
— То на войне.
— Сейчас везде война. Сидеть сложа руки — предательство.
— Что я должна сделать?
— Завтра после анатомии сговоримся.
Мысли дергаются, как люди в кинематографе, голова трещит, и уши будто ошпарены. Экспроприация? Простое воровство!
— Мистер Джобин — о, он такой остроумный! — говорит, что, даже подавая нищему, считает будущие проценты в раю…
Тетя Мариша считала бы — грех. Или опять старый ключ?
— Это общество помощи голодающим, конечно, коммерческое предприятие.
Машинально поправила:
— Sans doute.[15] — И подумала машинально: «Произношение у нее выправилось… А Наташа? Что бы сказала Наташа?»
— Они приехали знакомиться с Сибирью и вести переговоры с правительством.
А папа? Не знаю, но он бы не стал… Неблагородно…
— Он такой оригинальный! Первое слово выучил по-русски: золото.
— Гогочет твой Джобин — стены дрожат. А духами обливается, как проститутка.
Грубая Люда. А сегодня кислая, злая. Ворвутся трое, в полумасках, прикажут: «Руки вверх! Деньги и ценности!» Нет, недостойно, безобразная авантюра… Интеллигентское чистоплюйство?
— Американцы к нам так прекрасно относятся, так сочувствуют, хотят помочь…
Тася бойко болтает, вполне достаточно для них.
— А японцы, Джобин говорит, шакалы…
Америка и Япония вцепились в Приморье и стерегут друг друга, каждый хочет хапнуть побольше, сказал Станислав Маркович. Ох, что же, что же? Леша! Леша ни за что бы… Раиса Николаевна обругала бы: авантюра, анархизм. Нельзя! Раздуют и в газетах: большевики — грабители, уголовники… Отменить, бежать сейчас же…
— Простите, забыла совершенно — я должна сегодня раньше уйти. А следующий раз…
— Пожалуйста! Пожалуйста! — ответили обе, а Люда прибавила: — Только досадно — Таськиного принца заморского не увидите.
Тася провожала в переднюю:
— Он такой милый-милый! Людке надо найти хоть какого-нибудь, а то сгрызет меня от зависти.
А вдруг они заранее забрались в подъезд? Скорей. Скорей.
Виктория опередила на лестнице Тасю, чтобы самой открыть дверь. Увидела силуэт мужчины, вылетела, захлопнула, прижала спиной створку и оттолкнула мужчину. Тут же услышала громовой смех, почувствовала запах духов и сигар.
— Мистер Джобин! — закричала Тася и толкала ее дверью в спину.
Наспех объяснила, познакомилась, извинилась и побежала в переулок, где должна была ждать в случае неожиданной помехи, отмены. За углом уже стояли три затаившиеся фигуры.
— Все отменяется.
Трое грозно спросили:
— Почему?
Проще бы сказать, что пришел Джобин, но это неправда, и тогда снова будут готовить нападение.
— Не хочу. Отвратительно. Анархизм.