— Предательство! — прошипел Козлухин. — Прихвостень буржуазии.
— Сколько разговоров, а как дело — в кусты!
— Интеллигентская мля! Бугуруслан взят, а она…
— Подождите, мальчики! Подождите, послушайте…
Ее не стали слушать, изругали с бешеным презрением — трусиха, слякоть, ханжа, чистоплюй, и опять: предатель, мля интеллигентская, — и оставили одну, ушли.
Никуда не гожусь? Неужели? Леша сказал: «С таким другом можно пропасть». Интеллигентская мля. Что это за мля? Товарищ мамзель… Бугуруслан взят, Колчак наступает, аресты, пытки, каратели зверствуют. Хорват, Семенов… Неужели… нет, Леша бы так не сделал. Дурь какая-то, дешевый маскарад. У большевиков экспроприация общая… от правительства… от идеи, а это… это — воровство. Что еще за мля? Мля. Стою тут… Нужно силу воли, как у Леши. Как у папы.
Глава XIII
Весенняя река несет столько разных запахов. И дегтем пахнет, и прелой травой, и землей, и теплым хлебом. И запахи растворяются в бродящем воздухе.
Виктория шла не торопясь, слушала звуки пристани, оживающей после зимы, дышала глубоко. Чистота и свежесть весеннего ветра смывали будничные мелочи. Нет, начался день хорошо — по гистологии «весьма». Солнце садится, но еще гладит лицо теплом, играет на темной воде и на льдинах. Это от них текут под пальто тонкие морозные струйки. Досадно, что крутилинский урок закончился. Неутомительно, и не приходилось деньги брать у мамы. Не надо было платье «счастливое» снимать, в котором с Лешей ходила. Не хотелось в нем к Крутилиным — дом-то вражеский… Джобин этот иногда рассказывал интересное, а последний раз переводил американские газеты:
— Многие штаты уже ассигнуют значительные средства для борьбы с занесенными в Америку бациллами большевизма, — опустил газету, прищурил глаза. — Большевики в России — недурной бизнес, но в Америке — о, это чистый убыток! — Громовой смех выразил его восторг от собственной остроты.
Она спросила:
— Почему большевики в России для вас бизнес?
— При нынешней депрессии нашего товарного рынка? Россия же не производит товаров, она поглотит все, что у нас залежалось.
Тася кокетливо щелкнула по газете:
— Всякий хлам?
— О да! — Джобин послал ей смачный воздушный поцелуй и опять засмеялся: — «Нью-Йорк геральд трибюн»: «В Сибирь устремились все, кто жаждет легкой наживы. Большинство — подонки: прогоревшие содержатели притонов, пропойцы, сыщики, закоренелые золотоискатели, неудачливые дельцы…
К какой категории относится сам Джобин? Неумный, нахальный и грубый, а откуда-то детскость и непонятная откровенность:
— Каждый стоит столько, сколько денег на его счете. Отнимите капитал — и что такое я, или мистер Дерк, или сам Пирпонт Морган? Пропавшие люди, как безработные наших slums — по-русски «трущобы».
Кто ж он — неудачливый делец? Содержатель притона? Сыщик? Все ему подходит. Не ради ли сбыта «хлама» создана эта АРА? А английские рабочие за большевиков. «Беззубый крокодил Ллойд-Джордж перепугался, уже готов снять войска с русских фронтов». Если бы! Если б не союзнички, уже давно бы…
Удивительный воздух. Вот эти мгновенные смены летнего и зимнего дыхания и есть весна. А короткая тут весна, и сразу — лето. Не найти на лето урока. Дать-то даст мама денег, только каждый раз допросы, и вообще не хочется. Крутилинских отлично хватало и на бинты, и на гостинцы мальчикам, и на свои мелочи. Петрусь так любит эту репу. Раньше только поговорку знала — «дешевле пареной репы». Сибирские яблоки. Вкусно, но не яблоки.
Останусь ночевать с Петрусем на печке. Надо было записку оставить… Да мама не заметит, не встревожится. Все время, каждую секунду о Леше думаю. Не то что думаю, а он живет где-то рядом. И не рядом, а во мне самой.
Опять вспомнилось все: вечер, ночь, утро, прощанье и ощущение холодной небритой щеки. И вдруг пронизало такое волнение, какого не испытала ни в самую минуту поцелуя, ни после, вспоминая много раз. Она испугалась, рванулась, пошла быстрым шагом. А ощущение поцелуя приходило снова и снова пронизывало тело радостью.
Весна, вода, за черным лесом зарево заката. Чудеса. Чудеса в этой Сибири. А люди, какие здесь люди… Не путались бы союзники, и все бы уже кончилось. Скорей бы. Как хочется рассказать про Лешу. Кому?
У окошка сидел Петрусь. Увидел ее, захлопал в ладоши, что-то кричал, но через двойные рамы не слышно.
В сенях встретили Коля и Егорка:
— А кто к нам приехал!
— А кто у нас приехал!
— Кто?
— А глядите, — Егорка распахнул дверь.
Посреди избы стояла Настя, в старом гимназическом платье, такая же тоненькая и широкоплечая, а лицо уже не мальчишеское — мягче, и глаза еще лучше. Виктория бросилась к ней: