— Почему сразу не сказали мне? Что-то надо сделать?
— Ровно ничего. Потому и не говорил. Не попасться, и все… Меня сейчас сильнее заботит — куда идти работать? Где бы не на виду устроиться… В маляры или в грузчики? Или в няни — есть в газете: «Требуется».
Она молча резала калач, наливала чай, а он то шутя, то всерьез перебирал подходящие и неподходящие заработки и вдруг, так же наполовину шутя, сказал:
— А знаете, мне думается, не прощальное ли это благодеяние Нектария? Не его ли указующий перст? Иначе как бы до меня докопались в этом бедламе? Других «дезертиров» не трогают же. А он, вероятно, решил воздействовать на вас.
За легкостью тона ей слышалось: «Мы, конечно, связаны крепко, потому Нектарий выбрал такой ход. Но ради вас я готов на все. Готов был утонуть, заразиться тифом. И новой опасности я не придаю никакого значения». И она вдруг возразила:
— Почему обязательно тут Нектарий?
Он мельком глянул на нее и рассмеялся:
— А действительно — почему? Придет же глупость в не очень глупую башку. Ну, аллах с ним. Самое главное сейчас, чтобы вы окрепли до начала в университете. Надо вас кормить — усиленное питание, выражаясь вашим профессиональным… — Взгляд у него стал ясный, мягкий, как у его сестры на портрете.
— Окрепну, не беспокойтесь. Я же сама хочу.
— Я отвечаю перед Кириллом Николаевичем. Потому и себя берегу. А то, аллах с ним, пошел бы в армию и занимался бы агитацией внутри — тоже дело.
— А сейчас у вас есть… дело?
— Кое-что. — Он посмотрел на часы. — Надо прийти к самой перестановке — не раньше! — и сразу удрать. Я вам не мешаю? Вот когда придете в нормальный вид и вернется с дач оставшаяся буржуазия, хорошо бы вам урок необременительный.
— Нет, не хочу, противно.
— Но какой-то заработок — на золотинки долго не проживете. А на случай, если меня…
— Я пойду в амбулаторию… в больничную кассу.
— Это… от Анны Тарасовны? — Он помолчал. — Ну что ж… Только будьте осторожны. Ради дела, ради Кирилла Николаевича и… чуть-чуть по дружбе — для меня. Ведь вы знаете, что такое больничная касса? — Взглянул на часы. — Еще успею коротенько…
Он рассказывал интересно. А самое главное, оказалось, что больничная касса — это не только медицина и заработок.
— Итак, первое: надо окрепнуть, Виктория, милая. Простите меня, но я очень боялся, что сегодняшняя экскурсия… простите. Давайте же все — педантично, lege artis,[22] чтобы скорей поправиться…
Во взгляде его была глубокая нежность, тревога. Перед этим Станиславом Марковичем — благородным, искренним, любящим самоотверженно — особенно подлой выступала собственная неблагодарность, нечестность. Жег стыд — без конца брать и не отдавать. И еще будто обманывать. Долго вытирала вымытую чашку, наконец собралась:
— Станислав Маркович, вы ведь знаете, что я не люблю… то есть так… то есть люблю не так…
— Не трудитесь объяснять — понимаю отлично.
Она продолжала вытирать сухую чашку:
— И все-таки вы хотели бы, чтоб я вышла за вас?..
Он закусил губу, опустил взгляд. Лицо его темнело, краснело:
— Хотел бы.
Она все терла чашку и повторяла то, чем не раз уже старалась успокоить себя: «Я же привыкла к нему… По существу мало изменится. Так же учиться… Буду работать… Я ведь привыкла…» — и чувствовала, что все так и не так.
— Считаете подлецом? Знаю, что не любите, и все-таки?.. Да? — Голос срывался: — Вы полюбите. Я добьюсь. Мне без вас нет пути. Нет жизни. Без вас я действительно стану подлецом. А с вами… Вы будете счастливы. Вы полюбите меня, я добьюсь. Я не могу без вас. Беречь вас, работать для вас…
Она вдруг перестала понимать, что он говорит, с силой терла чашку, будто старалась протереть насквозь. Все отчетливей становилось, что выхода нет. Обязана.
— Хорошо. — И, вдруг совершенно охрипнув, еле выговорила: — Я выйду за вас. — Зажмурилась и нагнула голову от страха, что поцелует.
Он не шелохнулся, очень тихо сказал:
— Спасибо. Спасибо. Вы будете счастливы, клянусь. — Почти на ходу поцеловал ее руку, у двери остановился: — «Разве кто-нибудь знает, откуда приходит к нам счастье?» — И ушел.
Она смотрела на дверь и тёрла чашку. Комната качнулась, ослабли ноги. Она хотела сесть, скользнула по краю кресла на пол. Чашка скатилась с колен.
А откуда приходит несчастье?
Глава XVI
Эсфирь Борисовна сказала сердито: