— Чего надобно?
На вышке под зонтиком-крышей солдат с ружьем.
— Мне нужно вольноопределяющегося второй роты четвертого взвода Гаева Владимира.
Солдат что-то сказал вниз во двор. В калитку высунулся другой солдат, спросил сонно:
— Кого вам?
Виктория повторила. Солдат ответил так же лениво:
— По воскресеньям свидания.
— Долго ждать, а мне поскорей надо.
— Свиданья по воскресеньям, — повторил солдат, но не уходил.
— Очень вас прошу: на минуточку вызовите!
— Я должон поручику доложить. Еще в зубы заработаешь, — раздумывал солдат.
— Пожалуйста, доложите! — и вдруг сообразила: — А я вас табаком угощу. — Быстро раскрыла пачку, оторвала кусок газеты и насыпала полную горсть табака.
— Покорно благодарим. — Солдат сунул табак в карман, громким шепотом сказал: — Авось, — и подмигнул дружески.
Виктория ждала, ходила, как на привязи, три шага туда, три обратно. Рисковала впервые, — обращение Совнаркома и ВЦИК’а — тут уж ничего не сочинишь. Но страха не было: и в самом-то деле, кому придет в голову, что барышня в котиках…
Открылась калитка, солдат указал на нее:
— Вот оне, — и пропустил офицера.
Тот быстро подошел к ней вплотную, она увидела одутловатую физиономию, почувствовала запах перегара, невольно отстранилась. Офицер с любопытством разглядывал ее:
— Кого же вам, мамзель-мистрис-барышня, за-угодно?
— Владимира Гаева, вольноопределяющегося второй…
— Вольноперчика? — вздохнул, обдав ее самогонным перегаром. — Свиданья по воскресеньям.
— Далеко воскресенье, мне нужно сегодня! — Виктория соображала, что и как дать офицеру, — вряд ли тут подходит горсть табака.
— А кем он вам приходится?
— Просто… знакомый хороший очень.
— Знакомый? Хороший, да еще очень! — он оглянулся на солдата, тот из уважения к начальству хмыкнул. — Тогда вам действительно до воскресенья ждать невозможно. Но, знаете, — вдруг сказал он заговорщицким тоном, — не имею ведь я права нарушать приказ.
— Но я вас так буду благодарить! — она постаралась вложить в эти слова понятие вещественной благодарности.
— Может, вызовем, ваше благородие? — осторожно спросил солдат.
Офицер оглядел ее, как бы оценивая — чего тут можно ждать?.
— Приведи ихнего милашу в караулку. — Тон был игриво-неопределенный; дескать, привести — приведем, а там — неизвестно!
Опершись спиной о забор, он поглядывал на Викторию, высвистывал какую-то польку. На минуту она представила себе, что сделает с ней этот холуй, если… «Чушь какая!» Вздохнула поглубже, спросила весело:
— Разрешите вас угостить шоколадом?
Офицер явно удивился:
— Шоколадом? А молочка у вас нет? От бешеной коровки? Нет? — и рассмеялся.
Виктория не поняла остроты, которая самого его так восхитила, ответила серьезно:
— У меня есть шоколад, шаньга с черемухой, табак и орехи, а больше ничего — посмотрите.
Офицер помолчал, сказал снисходительно, с оттенком кокетства:
— Ну, угостите шоколадом, барышня.
Виктория развернула с одного конца и подала ему плитку. Он взял всю. Откусил и, жуя, урчал, как пес над костью:
— Не очень-то важный. Я обожаю «Галапетер» с орехами. Дайте орешков.
Он откусывал шоколад, щелкал орехи, она отвернулась, дула на медленные снежинки. Наконец появился солдат:
— Привел, ваше благородие.
Офицер отвалился от забора:
— Проходите.
Виктория вдруг испугалась. Да и что там за помещение — караулка? На глазах у офицера не передашь. Попросить его сюда? Нет. И, оправляя волосы и пуховый платок, пошла.
В тесной караулке было жарко, пахло керосином от закопченной лампы. Владимир стоял посередине, казался выше и худее в длинной шинели. Она увидела, что лицо его неспокойно. Чувствуя любопытные взгляды офицера и солдата, быстро подошла к Владимиру, обиженно спросила:
— Не ждали? Не рады? — Взяла его за руку, глядя в глаза, сжала руку: — Я к вам с гостинцем от ваших.
Владимир сжал в ответ ее руку:
— Гостинцы кстати. Спасибо.
Значит, может взять листовки. Если б не мог, сказал бы: «Напрасно беспокоились, мне ничего не нужно». Первая трудность позади — сговорились. Но главное — передать.
Офицер щелкал орешки, закусывал шоколадом и с любопытством смотрел на них. У печки, лицом к ним, стоя на коленях, солдат подкладывал дрова. Выбрать или создать удобное положение, чтобы передать листовки, должна она. Ведь Владимир даже не знает, где они у нее. Она села на лавку у окна. Владимир взглянул на офицера и остался стоять. Чтоб не дать себе испугаться, она стала теребить рукав его шинели и взволнованно спрашивала, как он чувствует себя в непривычной обстановке, не слышно ли, чтоб их готовили к отправке — ведь эти красные банды везде, кругом. Что принести ему в воскресенье? Сказала, что дома все по-прежнему, и затараторила, что интересного ничего нет, цены скачут каждый день, и такая тоска с этим военным положением: в гости пойдешь, так и посидеть нельзя вволю. Смуглое лицо Владимира было бледнее обычного — волнуется. Она посматривала на солдата, на офицера — он все еще жевал. И вдруг поняла; как они с Владимиром выглядят со стороны, так и надо «играть». Расстегнула шубку: