Глава 16
Всплыв между огненными пятнами, Маша с шумом втянула ноздрями воздух. Несмотря на серьёзность ситуации, несмотря на опасность, нависшую над ней, и на то, что Индеец остался на лодке, девушка снова порадовалась самой себе. Вокруг вода — а она не боится! Как классно! Ей даже нравится здесь, нравится плавать, это приятнее, чем ходить по земле, потому что тело почти невесомое и можно по-всякому кувыркаться. Хорошо!
Нет, плохо. Лодка уплывала, и стало понятно, что Индейцу не удалось выпрыгнуть.
«Индеец» — так Маша называла его и про себя, и вслух. Он сказал, что это одно из двух его прозвищ, и оно нравилось девушке гораздо больше неказистого «Растафарыч».
Он вообще очень нравился ей.
Наверное, можно сказать, что она влюбилась. Первый раз в жизни.
Маша вдохнула полную грудь воздуха и собралась нырнуть, чтобы всплыть возле лодки и спасти Индейца, даже не задумываясь над тем, как сделает это на глазах у бандитов.
Рядом с ней вынырнул Гадюка.
Пятна огня чадили, к тому же он оказался в полоборота к девушке и потому не заметил её, но она хорошо его видела, ведь их разделяло не больше метра.
В зубах у него был нож, довольно-таки страшный с виду.
Пока бандит не обернулся, Маша опустилась под воду и быстро поплыла прочь, решив, что догонит лодку чуть позже.
Течение потащило тело к протоке, пришлось вовсю работать руками и ногами. Потом она стукнулась обо что-то головой, пощупала — это оказалась торчащая из дна жердь.
Маша всплыла возле мостка из вязанок, качавшихся на волнах, и увидела совсем рядом бюреров.
Они плыли на маленьких треугольных плотах из скреплённых веревками веток, причем плыли без весел — на корме каждой из четырех посудин лежало по паре бюреров, которые усиленно били ногами, выполняя роль подвесных моторов.
Каждый плот вмещал не больше пяти-шести карликов. На носу первого стоял вожак — здоровый, с лысой башкой, в набедренной повязке из больших вороньих перьев. В одной руке копьё, для бюрера просто-таки огромное, в другой щит, сплетённый из тростника. Больше всего Машу поразило то, что на щите был рисунок, выложенный более светлыми стеблями осоки, вплетённой в тростник. Хорошенько приглядевшись, на рисунке можно было различить череп и перекрещенные кости.
Течение вынесло из-за ближайшего шалаша, верхушка которого была стесана дробью, труп самки, качавшийся на волнах мордой кверху, и один из бюреров позади вожака взвыл. Бросив щит, он прыгнул в воду, подплыл к самке, стал толкать её к шалашу, поддерживая под спину. Из шалаша, баюкая раздробленную пулей ручку, выбрел жалобно подвывающий детёныш.
Сердце сжалось. Конечно, Маша не любила мутантов, но душа у неё была доброй. Зачем же с ними так… Нет, сейчас надо позаботиться о себе. И об Индейце. Что, если бандиты пристрелят его?
А что, если уже пристрелили, пока она бултыхается здесь?
Ужаснувшись, девушка снова вдохнула поглубже и ушла под воду.
Вынырнула она не слишком удачно — прямо за последним плотом. И перед собой увидела Гадюку, который в этот раз тоже заметил её. Он поплыл к девушке.
Маша растерянно огляделась. Плоты расходились между шалашами, один плыл к протоке, где исчезла посудина бандитов. Гадюка тихо подгребал всё ближе. Неподалеку качалась большая ветка, Маша схватила её, громко ударила по воде и сразу нырнула, прежде чем карлики с ближнего плота успели оглянуться.
После этого она долго плыла… и вынырнула под шалашом.
У островка, на котором он стоял, не было середины, он напоминал бублик, в центре которого плескалась вода.
На переплетённых ветках, прижавшись спиной к стенке шалаша, сидела, свесив кривые ножки, бюрерская девочка. Маша затруднилась, как ещё назвать это существо. Маленькая, сморщенная, волосатая, с обезьяньей мордочкой — почему-то сразу стало понятно, что это именно самочка.
Маша даже умилилась, хотя время было неподходящим. А потом ужаснулась — у девочки с головы текла кровь и было прострелено правое плечо.
Увидев человека, самочка заворчала. Они с Машей уставились друг на друга.
Рядом с детёнышем в ветках лежал человеческий череп. Глазницы и носовое отверстие залеплены высохшей глиной… Маша вдруг поняла, что бюреры использовали его как чашку. Ну или как кружку, не важно. «Вот твари!» — подумала она, тут же позабыв о жалости.
Юная бюрериха заворчала громче, сморщила коричневый лобик, и череп начал подниматься в воздух.
Маша не успела нырнуть: самка оскалилась, и череп рванулся вперёд.