Нельзя было не залюбоваться происходящим. Наверно, именно поэтому один из самых юных в бригаде — комсомолец Вася Мовчан — каждое утро будил своих друзей словами им самим придуманной песни о цветущей земле, за которую он воевал. И несмотря на то, что автору в дни великой битвы не было, наверно, и трех лет, именно с его песней ежедневно принимались скульпторы за работу. Они и сами не заметили, как под их руками возникли первые контуры памятника.
День за днем, час за часом он вырисовывался все явственнее, и скоро даже издалека стало видно — на одном из склонов легендарного кургана вырастала фигура русской женщины-матери, скорбящей над погибшим воином. Ее мужественная немота была сильнее всяких слов, и постепенно все кругом — и поросшая ковылем земля, и обмелевшие окопы, и в вечность летящие облака — все наполнилось для молодых новым, еще неизведанным смыслом. Даже обыкновенный ветер-степняк засвистел в их ушах как-то по-особенному. Казалось, он доносит до слуха отзвуки давно отшумевших боев.
А памятник все рос. Рожденные им образы все больше овладевали чувствами и думами его создателей.
Придя как-то утром к месту работ, ребята заметили — в каменной руке женщины, развернутый венчиком к солнцу, раскачивался и трепетал на ветру маленький, едва приметный цветок. Подошли поближе — бессмертник!
Главный скульптор, совершенно седой, но еще могучий старик, поглядел сперва на цветок, потом на своих юных помощников, обошел раза два вокруг памятника, задумчиво улыбнулся:
— Молодцы соратники! Очень правильно сделали.
«Соратники» промолчали. Только еще дружней и громче зазвенело железо о камень.
Цветок скоро запорошило серой крошкой, а потом и вовсе сдуло куда-то. Хотели в конце дня отыскать бессмертник, водрузить его на прежнее место, да так заработались, что забыли о нем.
Но, странное дело, — на следующее утро цветок опять засветился в каменной руке!
— Ну я ж говорил, молодцы, и только! — снова улыбнулся старик.
И вот бессмертник, крохотный, от рождения не особо яркий, жестковатый, нахохлившийся, каждое утро стал расцветать на камне.
Вечером уходят скульпторы домой — нет цветка. Утром, хоть и торопятся, обогнать его не могут. Придут в семь часов — он уже красуется. В шесть явятся — он на посту.
Работают, а сами все о цветке думают.
Однажды глубокой ночью кто-то из ребят поднял всех и гаркнул громко, как дневальный по роте:
— Мовчан!..
— Что Мовчан? — всполошилась бригада.
— Встал сейчас Вася, по-тихому оделся и пошел к памятнику.
— Значит, он?
— Ясное дело.
Ухмыльнулись, залегли на другой бок, но больше уже не заснули. Лежат полчаса, лежат час, а Васи все нет.
— Наверно, ищет цветы. Темнотища-то вон какая.
— Не беспокойтесь, он небось с вечера все приготовил.
Глянули, а из стакана на Васиной тумбочке, из-за частокола остро отточенных карандашей действительно цветок выглядывает — точь-в-точь, как тот.
— Все понятно теперь. Ну, ша! Скоро явится наш тихий лирик.
Возвращается Мовчан на рассвете. Совершенно никого не таясь, он с грохотом распахивает дверь и прямо с порога кричит:
— Подъем!..
И высыпает из мокрой корзины на стол гору живой рыбы:
— Поправляйтесь, хлопцы!
Ребята переглядываются, ничего не понимая, благодарят:
— Вот это толково! Добрая будет уха!
А цветок, как всегда, и в то утро ждет их на своем месте. Увидев его, Вася многозначительно оглядывает друзей:
— Думаете, мистика?
— А ты считаешь — как?
— Благородный человек по земле этой ходит!
— Об этом мы, представь, давно догадались. Ты скажи лучше, кто этот благородный?
— После нынешней ночи в точности могу доложить.
— Кто же?
Мовчан не спеша поворачивается к застланной утренней дымкой Волге:
— Вон ту бабушку видите? Во-о-он к пристани шагает.
— Ну, допустим, шагает.
— Она.
— Вот это уже мистика.
Вася обиженно поводит плечами:
— Кто сомневается, может проверить.
Двое гонцов-добровольцев тут же срываются с места и исчезают за поворотом тропинки.
— Эй, вы, поаккуратней там, — несется им вдогонку, — невзначай не обидьте старую!