У Грибанова давно уже кончился «Беломор», он не заметил, как переключился на сигареты лейтенанта, а тот все писал и писал.
Когда добрались до конца анкеты, Грибанов и офицер были не просто хорошо знакомыми людьми — они невзначай перешли на «ты» и как будто даже породнились, какая-то неуловимая и в то же время нерасторжимая связь соединила этих двух утром еще совсем не знавших друг друга людей.
— А теперь награды запишем, — сказал лейтенант в заключение.
— Особых регалий нету, но одна висит.
— За отвагу, конечно?
— За какую отвагу? Ты что? За трудовую доблесть, известно. Прошлым летом по случаю юбилея нашей артели пожаловали. — Грибанов с гордостью отвернул борт бобрикового пальто. — Видал? В самом Кремле получена.
— Это, конечно, почетно, но я имею в виду боевые награды, военные, — не унимался лейтенант.
— Ну вот, заладил: боевые, военные. Ты ведь русский человек, все слышал, все записал, знаешь, как война для меня сложилась — одни ранения да контузии, контузии да ранения. Горе, а не война — и та и другая…
Вечером, в конце работы, после долгого заседания лейтенант пришел в кабинет к военкому, рассказал ему о Грибанове. Полковник внимательно выслушал подчиненного, снял с полки толстую книгу, почему-то долго листал ее, наконец спросил:
— Медаль «За трудовую доблесть», говорите?
— За трудовую, товарищ полковник. В артели у них, видите ли, юбилей был, а артели этой днем с огнем не разглядишь!
Полковник улыбнулся, опять полистал толстую книгу, постучал ногтем по настольному стеклу.
— Документы у Грибанова вашего все в порядке?
— В полнейшем, товарищ полковник. Иначе не стал бы вас беспокоить. Вот посмотрите…
Долго в этот вечер длился разговор двух военных. Дата за датой, шаг за шагом проследили они весь славный боевой путь бывшего пехотинца, состоявший, по его словам, из одних госпиталей.
— А ведь вы правы — судьба-то какая! — сказал лейтенанту полковник. — Я бы на вашем месте взял бы и рапорт написал. Так, мол, и так.
— Мне написать? — удивился лейтенант. — Как написать? Да я же…
— Именно вам. Так и пишите, как рассказываете. У вас должно хорошо получиться.
Полковник встал из-за стола, поглядел на часы, но перед тем, как отпустить подчиненного, посоветовал:
— Только не сегодня, а завтра, с утра, чтобы на свежую голову. Это надо очень хорошо написать, понимаете, очень!
— Понимаю, товарищ полковник.
— А Грибанова вызовите-ка ко мне. Хочется на него одним глазом глянуть. Был у нас в дивизии один солдат — точная копия этого. Награды — за ним, он — от них. Где, вы говорите, он еще воевал-то?
— Да он почти везде воевал, товарищ полковник. Где только не воевал! Вы же видели.
— И под Керчью был?
— Вот только что под Керчью не был.
— А под Майкопом?
— И под Майкопом не довелось.
— А я как раз именно там лихо хлебнул — у Керчи и Майкопа. Но я же ясно помню, был у нас такой. Одним словом, вызовите.
Полковник и лейтенант погасили свет, вышли, распрощались до завтра и направились в разные стороны. Полковник жил поблизости и минут через десять был дома. Несмотря на усталость, он не скоро уснул в ту ночь.
А лейтенант, не дождавшись трамвая, долго еще вышагивал по ночной Москве в сторону Тимирязевки и тоже был переполнен впечатлениями минувшего дня. Тонкий ледок хрустел под его каблуками звонко, на всю улицу, как только может хрустеть последний ледок апреля.
ЗЕМЛЯКИ
Грачев и Апраксин, пассажиры парохода «Котовский», шедшего из Волгограда вверх по Волге, разговорились неожиданно — прикуривая на палубе друг у друга.
— Вы, не иначе, саратовец! — обрадовался Апраксин, услышав распевный говорок попутчика.
— Угадали, но не совсем. Из Энгельса я.
— Считаю, попадание прямое: меж ними Волга одна.
— Справедливо. И вы, сдается мне, здешних краев?
— Отчасти, — в тон собеседнику пошутил Апраксин. — Родился в Царицыне, воевал в Сталинграде, а нынче в Волгограде работаю…
— Помотались, выходит, по белому свету, — Грачев засмеялся. — И все-таки земляки!
— Земляки стопроцентные, — согласился Апраксин. — Мальчишкой я еще и в Энгельсе жил.
«Котовский» шел вперед. Шум его колес, то чуть затухавший, то вспыхивавший с новой силой, не мешал двум новым знакомым разговаривать. Собственно, говорил главным образом Апраксин, Грачев — слушал. Ему было интересно узнать о битве на Волге из уст очевидца и непосредственного участника событий. Апраксин, почувствовав это, увлекался все больше.