Наши тосты об армии, о кавалерии, об их драгунском полку — он принимал скромно и сдержанно и как будто удивленно; и своими печальными глазами словно спрашивал нас: «Почему это?.. К чему это?.. Так ли это?.. Искренне ли это?» И когда подали кофе с ликерами, он попросил полковника Косинова ответить нам и ответить сидя. И отвечал: -— Я прожил среди Вашего казачьего полка три дня... Я старый кадровый кавалерийский офицер и хорошо вижу все с первого же взгляда. Как хорошо у Вас в полку, господа! Какие молодцы Ваши казаки! Как они еще послушны Вам, офицерам! Я так завидую Вам, господа!..
И, сделав паузу, продолжал под наше гробовое молчание: — Посмотрели бы Вы, что делается в нашем, бывшем так славном, 20-м Финляндском драгунском полку! Драгуны-солдаты словно сошли с ума... У них осталось единственное слово в употреблении — ДАВАЙ! Все им ДАЙ — и законное и незаконное... Я заведующий хозяйственной частью полка и все это ДАВАЙ! — адресуется ко мне. Вы думаете, господа, что я приехал сюда добровольно? Солдаты потребовали полковое имущество, чтобы разделить его между собою... и я вот его везу к ним... и не знаю, — удовлетворю ли их требование?! Они вытянули у меня уже всю душу, и теперь я возвращаюсь снова в полк на новые мучения... — и, не окончив своей речи-исповеди, он, маститый и благородный, склонив свою крупную голову на руки, — безмолвно зарыдал.
Все мы, так чутко слушавшие его слова, при виде такого перехода буквально оторопели. Передохнув несколько минут и успокоившись, он продолжал:
— Вот и все. Вот и конец армии... И, пожив среди вас, казаков, — я словно в последний раз увидел былые наши императорские полки, а теперь... Я даже не знаю, что со мною будет в нашем драгунском полку! Замучат они меня, наши солдаты... — и он вновь заплакал.
Наши штаб-офицеры быстро обступили его и успокоили. Косинов и Маневский, как самые активные — обняли его и выпили на <сты». За ними последовали остальные — Калугин, Пучков, Бабаев. Подполковник-драгун оживился. «Ты» и ласковые имена друг к другу без отчества — Жорж, Степа, Саша (его имя было, кажется, Всеволод), словно слова к любимой женщине — привели его в нормальное состояние, и дальнейшая беседа потекла уже по-семейному, в которой он поведал нам многие случаи из жизни и поведения своих драгун-солдат, полные кошмара.
— Офицеры разбегаются у нас из полка, — продолжил он. — Нет возможности терпеть придирки, требования и оскорбления драгун. Я у Вас прожил три дня. Если я расскажу своим офицерам, как сохранился Ваш полк — они не поверят, — настолько все это прекрасно против нашего полка драгун! И вот, отдохнув у Вас, — я возвращаюсь вновь на новые мучения, — закончил он, подполковник 20-го Финляндского драгунского полка.
Его слова у нас в полку не пропали даром. Мы, старшие офицеры, лишний раз убедились, насколько сохранился наш полк, и это давало еще большую силу и желание вновь работать для полка, чтобы сохранить его дорогое для нас имя — наш славный 1-й КАВКАЗСКИЙ полк. В таком состоянии своих чувств — мы дожидались своего войскового праздника, отмечаемого 5 октября старого стиля — ежегодно.
Войсковой праздник. Полковая джигитовка
Для поддержания дисциплины, воинского духа и войсковой гордости в полку этот традиционный праздник решено отметить особенно помпезно.
Широкой души полковник Косинов — не пожалел полковых экономических сумм для столь торжественного дня. $♦
Командиры сотен также не пожалели сотенных артельных экономических сумм. Сделан был наряд урядников на Кубань для привоза белой кубанской крупчатой муки и всевозможных призов-вещей отличившимся в этот день наездникам, из казачьего седельного снаряжения и вооружения: уздечки, пахвы, нагрудники, плети, кинжалы, серебряные пояса, никелированные гильзы-газыри для черкесок. Три главных приза — серебряные часы с цепочками — будут куплены здесь. Решено наградить 25 казаков из 60, добровольно записавшихся участвовать в казачьем ристалище. Начальником наезднической полусотни назначен был автор этих строк. Репетиции начались.
Увидев казаков-джигитов, «разбивающихся» на ней, солдаты ахнули от удивления, злобы и ненависти к офицерам полка.
Решено, что все офицеры полка примут участие в состязании по владению холодным оружием, а желающие и в джигитовке. Приз для них — золотой жетон с надписью «За рубку и джигитовку — 1-й Кавказский полк», по решению комиссии, во главе с командиром полка. Офицерский полковой приз прельщал некоторых молодых офицеров, почему и они выезжали на репетицию вместе с наезднической полусотней.
Обширный кавалерийский плац за городком, обрамленный сосновым лесом, был пыльно-песчаный. Все наездники в черкесках, в папахах, мокрые от пота и густо запыленные, но все веселые и увертливые в седлах. Наряду с ними, в таком же виде — скачут и офицеры. Возвращались в казармы обязательно с песнями. И через несколько дней казаки слышат от солдат:
— Да-а... Ваши офицеры не то, что наши...
Это определение было неправильное. И им наши казаки могли бы совершенно справедливо ответить так: «Но и вы, солдаты — не то, что мы, казаки».
Солдаты узнали, что этот наш Войсковой праздник установлен императорским указом в день тезоименитства своего сына, наследника цесаревича и великого князя Алексея Николаевича, который являлся августейшим атаманом всех казачьих войск России. Они пригрозили казакам революционно сорвать праздник.
Наша трагедия заключалась еще в том, что вся царская семья, постановлением Временного правительства, недавно и секретно вывезена в Сибирь и под усиленной охраной поселена в Тобольске. С нею был и наш августейший отрок-атаман. По событиям — была полная нелогичность праздновать этот день казакам. Празднуя его — мы показывали, проявляли полную свою контрреволюционность...
Но, несмотря на совершившуюся революцию, — казаки искренне ждали этот день, как торжественный праздник Войска.
Странно было то, что в полку было несколько человек, революцию как бы поддержавших, но и они совершенно не протестовали против празднования именно этого дня.
Мы, офицеры, ждали от солдат их революционного выступления. И подготовились: полк в походную православную военную церковку, что на плацу — прибыл в конном строе. Мы рассуждали так: короткий молебен произвести перед конным строем; это будет и нарядно, и оригинально, и занятно для казаков — для их ума и сердца. И если солдаты захотят выступить, — в конном строе казаков нельзя будет разъединить, а в случае сильной активности солдат — полк легко вывести из их толпы. Да и парад в конном строе интересен, неутомителен и короток. А иначе — пыли там, в пешем строе, обязательно «в ногу» и с подсчетом — «раз-два, раз-два», отчего казаки уже отвыкли за три года войны.
Исполнение плана вышло очень удачно. Шесть сотен казаков в седлах, с обнаженными головами, набожно крестясь, выслушали короткий молебен полкового священника отца Чуба, казака станицы Старощербиновской Ейского Отдела.
— На-кройсь! — негромко скомандовал командир полка полковник Косинов.
Перед строем полка выехал верхом командир нашей 1 -й бригады генерал-майор Филиппов, терский казак. Он был общителен, не женат, мог широко кутнуть. Казакам он нравился. Хорошо сидел в седле. В черкеске, при полном холодном вооружении, в высокой темно-серой каракулевой папахе, слегка сдвинутой набок, стоя перед полком, — он поздравил казаков с войсковым праздником и заклинал их не поддаваться никаким искушениям и быть до конца казаками. Его призыв «ура» за вольную Кубань — как нельзя был кстати. Он удивительно умно, сердечно и проникновенно говорил. Сухое смуглое лицо, закуренное ветрами, походами и табаком — говорило казакам, что их призывает к порядку свой боевой казак-генерал.