Остальные части Кавказского полкового округа были как-то в тени. 2-й Кавказский полк, прибыв с Западного фронта без своих офицеров и разойдясь по станицам как подлежащий демобилизации, — штаб полка оставил в станице Новопокровской. Полк привел с фронта революционно выбранный командир полка, подхорунжий Никита Лебе-динцев*. В Новопокровской ютились и штабы пластунских батальонов — 4-го, 10-го, 16-го и 22-го и постепенно заканчивали свое существование. 3-й Кавказский полк, давно прибыв с Кавказского фронта, — со своими пожилыми казаками, по-семейному ликвидировал свое полковое хозяйство.
И на местах по станицам, и в центре отдела — власть была бессильна, чтобы остановить революционно-разрушительную стихию. И лишь родные страдальцы-старики, эти стойкие хранители вековой казачьей патриархальности и казачьей обыкновенности, да все поголовно бабы-казачки — они с нескрываемою злобою активно выступали против «хрантавиков», тыча им в глаза проклятия.
Хотя, должен подчеркнуть, что в станицах не было резкого деления на два лагеря. Фронтовики, безусловно, устали и хотели окончания своей военной службы, что было вполне нормально. Что ждало всех в будущем, никто ничего не знал. Не знали этого и мы, офицеры. Предсказателей тогда не было.
В управление отдела созваны все офицеры строевых частей. Приказ войскового атамана полковника Филимонова говорил, что в 1 -м Кавказском полку оставить только десять офицеров, а остальным прибыть в Екатеринодар, для поступления в правительственные отряды. В полку должны остаться: командир полка, его два помощника, полковой адъютант и шесть командиров сотен. Всего десять офицеров. Но в наличии, при полку, оставались только следующие офицеры: кроме командира полка войскового старшины Калугина, в порядке старшинства чинов, подъесаулы: Елисеев, Некрасов, Поволоцкий, Винников (командиры сотен), Ма-цак, Бабаев, сотник Фендриков и хорунжий Косульников.
Не говоря о младших офицерах — все остальные уехали к своим семьям и в полк уже не вернулись. Войсковые старшины Пучков, Маневский, есаул Авильцев и подъесаул Дьячевский навсегда остались в Майкопе. У первых трех там были свои собственные дома. У всех четырех были семьи. Полковой адъютант подъесаул Кулабухов, отличный офицер — также не прибыл в полк. Подъесаул Расте-гаев, видя пустоту жизни в полку, обогнув с севера красный центр хутора Романовского, ускакал в свою Ладожскую станицу на своем мощном коне. «Не догнали красные», — сказал он мне потом.
С захватом железнодорожного узла станции Кавказская и хутора Романовского с сорокатысячным не казачьим населением живая связь управления Кавказского отдела с Екате-ринодаром и Войсковым штабом фактически прервалась. Хутор Романовский стал сильным и страшным красным очагом. Офицеры, хотя и без погон, желавшие проехать в Екатеринодар, опознавались и арестовывались. Некоторым из них удалось скрыться и пробраться в станицу Кавказскую, где еще существовала законная казачья власть в виде управления отделом и нашего полка. Мимолетно появились в ней войсковой старшина Мальцев и есаулы братья Гетмановы — Михаил* и Сергей*. Наш отец нашел им надежного соседа-извозчика, старого солдата, и они благополучно, кружным путем, минули Романовский и пробрались в Екатеринодар. Мальцев погиб в бою при штурме Екатеринода-ра 31 марта, а братья Гетмановы совершили 1-й Кубанский поход, участвовали в гражданской войне.
В студеную зимнюю полночь кто-то требовательно постучал в наши ворота.
— Здесь ли живет Ф.И. Елисеев? — спросили отца два подозрительных субъекта, небритых, в солдатских шинелях и солдатских же «репаных» с отворотами серых шапках.
— А Вы-то кто? — спросил отец.
— Не бойтесь, папаша... мы его друзья. Разбудите Федю, пусть он выйдет... он нас узнает, — говорит один из них.
То были мои сверстники по Оренбургскому училищу, теперь подъесаулы 3-го Кубанского полка Степан Сердюк* и Назар Савченко*. Бежали из полка, из станицы Ново-Александровской Лабинского отдела. Несмотря на то что они были в солдатской форме и без погон, в них заподозрили офицеров и арестовали. Оба они были умны, но настоящей военной выправки не имели и в военном училище. Савченко — замкнутый человек, но Сердюк был разговорчивый и с черноморским юмором. И он внушил красногвардейцу, охранявшему их, что они есть «прости козакы... булы мобылызовани и тэпэрь йидуть до дому». Солдат долго сомневался в правдивости этих слов, но потом отпустил «на их совесть». И так как в Екатеринодар нельзя было пробраться, они и вспомнили обо мне, жителе Кавказской станицы, не находящейся еще под властью красных.
Наша семья приняла их как сыновей. Отдохнули бедолаги. Сердюк и здесь был интересен в своем юморе. Нашу мать называл «тетенька» или «мамаша». И, расставаясь, неграмотной казачке — поцеловал руку. Отец вновь уговорил извозчика-соседа, солдата Прокошку, кружным путем доставить их в станицу Казанскую, откуда можно было еще проехать в Екатеринодар по железной дороге.
Но не всем судьба уготовила благоприятный исход. В полковой канцелярии неожиданно встретил 2-го Екате-ринодарского полка войскового старшину Журавель. Он ехал из Персии, как квартирьер своего полка. Узнав о преграждении пути в Романовском, со станции Гульке-вичи, на извозчике, он прибыл в нашу станицу и представился командиру полка Калугину, у которого и остановился.
В тужурке с меховым отложным воротником нараспашку — под ней гимнастерка с погонами и на груди белый офицерский Георгиевский крестик. Офицерские диагоналевые темно-синие бриджи вобраны в боксовые сапоги. Он брюнет с круглыми большими глазами. Среднего роста, чуть полный, но по-офицерски очень подтянутый. Он мало говорил с нами и... сидя в канцелярии, наполненной писарями и казаками, о чем-то думал. Мне особенно приятна была эта встреча, да еще в нашем полку и в моей станице, с однополчанином по 1-му Екатеринодарскому кошевого атамана Чепеги полку 1910 г. Тогда он молодым хорунжим взял 1-й офицерский приз на скачках, с препятствиями, а я, 17-летний вольноопределяющийся, был награжден 1-м полковым призом за наездничество и джигитовку. Это было 6 мая, в день тезоименитства Государя Императора Николая Второго. Вид его был всегда грустный. Возможно, что душа-вещун предсказывала ему близкую смерть.
И вот, в один из дней, в полку не стало его и подъесаула Саши Винникова. Потом мы узнали, что Журавель, Винников и два молодых офицера-пластуна ночью, пешком, вышли из станицы, обогнули с севера хутор Романовский и, добравшись до станицы Ловлинской (бывший хутор станицы Казанской), под греблей решили отдохнуть. Здесь их увидел конный разъезд красных и арестовал. Под штатскими тужурками они имели офицерское одеяние. На допросе признались, что пробирались в Екатеринодар. Разбор дела и суда был короткий. Красные достали в станице лопаты, приказали им вырыть яму и потом зарубили шашками, добив прикладами винтовок...
Узнав очень скоро об этом, мы были потрясены!.. Было жаль погибших так трагически, в особенности, однополчанина Шуру Винникова. Жгучий брюнет с лицом матового цвета. Замкнутый с казаками, но в среде молодежи — остроумный и стойкий полковой товарищ. В июле 1914 г. он прибыл молодым хорунжим в Мере, с полком проделал всю войну и вот... так жутко погиб от рук своего же русского солдата... Было о чем подумать!
Но наряду с глубоким сожалением — мы удивлялись, почему они двинулись пешком? Ведь так легко было достать в станице верховых лошадей! Да у Винникова и была своя строевая кобылица! Кроме того, почти все офицеры нашего полка своих строевых лошадей передали вестовым в ожидании лучших дней или продали им за бесценок. Хотя все это есть бесплодное гадание «вслед»...