Отец похоронен. О его гибели я узнал два месяца спустя. Но красные не оставили семью в покое. Они распространили слух, что Федор (так называли меня красные мужики в станице) нарочно отпустил своего коня, к гриве которого была привязана записка такого содержания: «Когда я вернусь домой с нашей казачьей властью, будет расстреляно тридцать человек красных как месть за отца».
Конечно, — это была фантазия станичного совета. Но мой рыжий конь, злой и неутомимый, был реквизирован для нужд красной армии.
Заключение
«Ласточка сделала весну». В апреле того же года Добровольческая Армия с кубанскими отрядами, после неудачного штурма Екатеринодара, где погиб ее кумир генерал Корнилов, — степями, минуя железные дороги, — прошла в Кавказский отдел и на несколько дней расположилась в трех станицах: Дмитриевской, Ильинской и Успенской. Здесь впервые Кубанское правительство мобилизовало два года казаков, и их отцы-старики искренне благословили своих сыновей в неведомый поход.
В мае месяце того же года мобилизованные Одарюком молодые казаки отбывали лагерные сборы на реке Челба-сы. В одну из ночей они оседлали своих лошадей и походным порядком, с боями, прошли в станицу Егорлыцкую Донского Войска, где находилась Добрармия и Кубанские войсковые части со своим войсковым атаманом и правительством. Их было одиннадцать сотен. Вывел их подхорунжий Сухоручко, казак станицы Тихорецкой. Из них немедленно же были сформированы два полка — 1-й Кавказский и 1 -й Черноморский. Командиром Кавказского полка был назначен полковник Безладнов*, а Черноморского — полковник Малышенко*.
Об этом событии генерал Деникин* пишет так в своем труде «Очерки Русской Смуты» (том 4, стр. 141): «5-го июня гарнизон станицы Егорлыцкой Донского Войска с недоумением прислушивался к сильному орудийному гулу, доносившемуся издалека: то вели бой с большевиками отколовшиеся от красной армии и в тот же день пришедшие к нам одиннадцать конных сотен Кубанских казаков».
Должен заметить, что от Кавказской и до станицы Егорлыцкой по прямой линии — 120 верст. Как они шли и какова судьба этого героя подхорунжего Сухоручко — нигде не описано. Так и истлел подвиг этого подхорунжего, не дошедший до скрижалей Войсковой Истории.
Комиссар станицы Казанской, хорунжий Подымов... Отделившись от конного отряда и пробыв сутки на хуторе Лосеве у своего друга, он вернулся в свою станицу. Одарюк его не тронул, и он продолжал оставаться председателем станичного совета вплоть до прихода Добровольческой армии, которую встретил как освободителей. Станица избрала его своим атаманом и потом — членом Краевой Рады. Крепко держал он власть над станицею в своих руках. Летом 1919 г. случайно встретился с ним в расцвете его силы и власти. Умница и орел. Одет как черкесский уздень. В конце февраля 1920 г. 2-й Кубанский корпус генерала Науменко*, оставив хутор Романовский, имел дневку в Казанской. Я тоща временно командовал 2-й Кубанской дивизией. Он явился ко мне, сломленный неудачами фронта, и ушел с войсками к Черному морю.
Жил в Югославии, тосковал по родине и решил вернуться. «Откручусь, как и раньше», — говорил он своим станичникам. И в 30-х гг. он и прославленный инструктор и джигит станицы Тифлисской вахмистр Зубенко вернулись на родину. И очень скоро оба были расстреляны в Армавире. Так погибли два знаменитых казака-кавказца.
Комиссар станицы Кавказской, вахмистр Григорий Писаренко. После нашего восстания он был смещен Ода-рюком. В июле месяце, при занятии станицы одним из пехотных полков Добровольческой армии — станица выставила свой гарнизон в одну сотню конницы и батальон пластунов. Начальником гарнизона был назначен наш старший брат Андрей, хорунжий. Гарнизон держал боевые посты по правому берегу Кубани. Екатеринодар еще находился в руках красных, как и вся левобережная Кубань. В конной сотне станичников находился и Писаренко, в погонах с басоном вахмистра. Станица никого не тронула, кто был в станичном совете, и Писаренко вошел в ряды своих станичников без упрека. Службисту по натуре — ему не могли нравиться порядки красных. И вот в один из дней — его вызвали с позиции в штаб пехотного полка.
— Наверное, расстреляют за комиссарство, — говорит он станичникам. Те его успокоили. У яра перед Романовским были расстреляны 17 человек, в том числе и вахмистр Григорий Писаренко и лихой извозчик, старый солдат рыжий Прокошка, что переправил на своих санках более десяти офицеров, минуя Романовский кружным путем. Таковы жуткие гримасы революции.
Наш же 1-й Кавказский полк возродился совершенно при новом офицерском составе и действовал в Ставропольской губернии, вместе с 1 -м Черноморским полком, составляя бригаду полковника Глазенапа*, ставшего вскоре генералом и военным губернатором Ставропольской губернии. В 1919 г. эта бригада вошла в новую 3-ю Кубанскую казачью дивизию генерала Бабиева*, долго оперировала на Ма-ныче, брала Царицын. Потом дивизия была переброшена за Волгу и действовала далеко на восток от нее. В 1920 г. я встретил 1-й и 2-й Кавказские полки в 4-й Кубанской дивизии генерала Косинова. И в апреле месяце оба полка, входившие во 2-й Кубанский конный корпус, капитулировали в рядах Кубанской армии... Последним командиром 1-го Кавказского полка был наш старый кавказец, полковник В.Н. Хоменко*, как и все офицеры бригады, оставшийся с казаками, чтобы испить горькую чашу побежденных. Полковой Георгиевский штандарт, находившийся при обозе с взводом казаков, был захвачен красной конницей в окраинах станицы Пашковской. Вот и конец родному полку... написанный мной в 1940 г., в джигитском турне по тропическим странам Юго-Востока Азии.
ПАРТИЗАН ШКУРО
ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ
В гражданской войне 1918-1920 гг., в сердцах кубанского казачества, генерал Шкуро признан был героем Кубани. Ему мы и отдаем полную свою дань любви и восхищения за первые его подвиги.
На заседании Кубанской краевой Рады, на станции Тихорецкой 5 июля 1918 г., появился молодой партизан Шкуро. С его именем пришлось познакомиться раньше. Еще в ноябре 1917 г., когда вновь поставленное краевое правительство приступило к своей деятельности, — на его рассмотрение поступило несколько прошений о «перемене фамилий». Среди них была просьба войскового старшины Шкура изменить свою фамилию на «Шкуранский». Правительство удовлетворило эту просьбу Шкура-Шкуранский характеризовался при этом, как веселый и бесшабашный офицер, но талантливый и удачный партизан, умевший создать вокруг себя соответствующее окружение из казаков. Был не прочь при этом и соригинальничать: набрал при развале армии казаков-«волков».
Теперь пред нами предстала, вопреки создавшемуся заочному представлению, миниатюрная фигурка казачьего офицера с нервно подергивающимся лицом, с насмешливой кривой улыбкой. Чин — полковник, а говорили, что он только войсковой старшина. Самовольное перескакивание через чин было в обычае того времени, когда утерялось следящее начальническое око.
Извещение правительства о согласии на перемену его фамилии к нему, по-видимому, не дошло, но он успел усвоить другое имя — не Шкура и не Шкуранский, а — Шкуро. Он почитал это более благозвучным. Председательствовавший в Раде Рябовол*, давая ему слово для доклада, провозгласил: «слово предоставляется полковнику Шкуранскому».
Доклад Шкуранского был краткий, но очень красочно изображал деятельность самого вождя. Рада выслушала доклад внимательно. Один делегат Майкопского отдела предложил даже поощрить его производством в генералы. Это предложение сочувствия не встретило, но состоялось постановление командировать в отряд, к месту его нахождения в Ставропольской губернии, одного члена правительства и одного члена Рады. Выбор пал на меня и члена Рады от Баталпашинского отдела Усачева. Нашей задачей было:
1. Ознакомиться на месте с состоянием отряда и его настроением.
2. Со своей стороны ознакомить его с взглядами правительства и Рады на сущность противобольшевистской борьбы, на организацию и состояние противобольшевист-ских сил.