3. Поддержать и всячески поощрять противоболыпе-вистские настроения казаков отряда.
По железной дороге мы должны были доехать до станции Песчано-Окопской, а оттуда, на автомобиле, до села Медвежье и в село Ладожская Балка, где должен был находиться в то время отряд Шкуро. Когда мы усаживались в Песчано-Окопской в ожидавший нас автомобиль-полугру-зовик, вооруженный пулеметами, к нам сел в машину генерал преклонного возраста. Садится и, обращаясь к провожавшему его молодому офицеру, говорит:
— Дайте мне хотя бы винтовку... все же пригодится в случае нападения большевиков, — будет из чего застрелиться...
Мы переглянулись с Усачевым. Тронулись. Наш генерал держался скромно и сосредоточенно. Винтовку из рук не выпускал. Из завязавшегося потом разговора выяснилось, что едущий с нами генерал не кто иной, как вновь'назначенный ставропольский губернатор.
Отряд Шкуро. Полковник Слащов.
Выступление на Ставрополь
К вечеру мы подъехали к селу Ладожская Балка. Шкуро в отряд с нами не поехал, а выехал в Кавказскую, только что занятую дивизией генерала Боровского*. За селением, расположив повозки несколькими рядами, стояли табором «шкуринцы», как в былые времена запорожцы. Штаб отряда помещался в этом богатом большом селе у зажиточного купца. Начальник штаба отряда полковник Слащов* (тогда он имел псевдоним «полковник Яшин», от своего имени Яков) и несколько офицеров составляли весь штаб. Они встретили нас с интересом, но осторожно: кто и зачем сюда пожаловал?
Пока мы принимались за предложенную нам чашку чая, Слащов удалился с есаулом Мельниковым*, возвратившимся от Шкуро вместе с нами для заслушания его доклада.
Слащов, вернувшись, спокойно, деловито возобновил разговор на тему: как организована Кубанская войсковая власть, какие взаимоотношения с командованием Добровольческой армии и прочее. Он тут же дал краткую информацию о своем отряде. Отряд почти весь состоит из кубанских казаков. Он много переносит невзгод, но бодрости не теряет. Все у Слащова (это именно тот Слащов, будущий генерал и защитник Крыма) складно и деловито. Генерала Уварова выслушал, в меру обнаружил уважение к начальству, но дал ясно понять, что в отряде, впредь до возвращения полковника Шкуро, он, полковник Слащов — есть главный начальник отряда, и полномочия губернатора начнутся с занятием главного города губернии — Ставрополя. Нам же Слащов обещал свое содействие по взаимному ознакомлению с казаками, когда все будем в Ставрополе. А пока что — сделаем остальную часть похода совместно.
От полковника Шкуро, оказывается, Слащов получил директиву, доставленную сюда вместе с нами через есаула Мельникова — «немедленно двинуться и взять Ставрополь». Часов в 6 вечера был отдан приказ о выступлении, и к 8 часам подводы вытянулись в длинную ленту. Ночной привал сделали в попутном селе, кажется, Птичьем. Весь штаб и мы — все спали в одной комнате, на полу. Постепенно знакомились с людьми отряда.
С рассветом двинулись дальше. Спустились в открытую и ровную низину. Весь отряд перед глазами. С нами, со штабом, идут главные силы. В стороне от нас, с полверсты — гарцует сотни полторы казаков бригады подъесаула Солоцкого*.
Сил, вообще говоря, немного, но отдельные части отряда носят громкие названия: бригада, полки и т. д. В отряде не было ни одной пушки. Было несколько бомбометов. При общей массе людей без пушек все же одиноко трусился на лошади полковник Сейдлер, именуемый «начальником артиллерии».
Главные силы — пластуны на подводах, конница на лошадях. Собственно говоря, точного разделения казаков на пехоту и кавалерию не было. Достав лошадь, казак с удовольствием садился в седло, предпочитая быть в коннице. А в общем — как выехали из дому, так и ездят теперь по степям Ставрополья на собственных лошадях и в собственном одеянии. Тот, кто сумел отбить у большевиков винтовку, был счастлив. У некоторых лишь берданки или охотничьи ружья.
В общей сложности боевых сил было: бригада пластунов — около 1000 человек и дивизия конницы — около 2000-2500 казаков.
Неподалеку гарцевал на недурной лошади всадник. Грязная-грязная рубаха, разорванная сверху донизу и связанная узлом... Изодранные шаровары... на босу ногу чевя-ки. Все вооружение — сбоку шашка. В прорехи просвечивает голое тело — грязное, обветрившееся. Лицо загорелое. Как из меди вылитый человек.
Другой — сотник Брянцев. По общим отзывам — очень хороший офицер. Его внешность — типичная для карачаевцев: бурая конусообразная войлочная шляпа, черкеска вся в заплатах, на ногах самодельные из сырой кожи чевяки-по-столы без подошв. И это — обыкновенная картина.
Подходим к большому селу Московскому. В сторону дворов высылается лава комендантской сотни. Никому не позволяется входить в село. Когда приходим на церковную площадь и располагаемся табором, Слащов направляет сельским властям просьбу: доставить продовольствие его отряду на время привала. Власти выполняют эту просьбу, и все выходит, как говорят — чинно и благородно. Такой порядок произвел на нас благоприятное впечатление.
С именем Шкуро связано очень много рассказов о легкомысленном отношении к чужой собственности не только близких ему людей, но даже его самого. Не могу утверждать, было это или нет, в особенности потом, в зените его славы, но в описываемый момент мое впечатление вполне благоприятное, как в отношении начальников отряда, так и в отношении его рядовой массы. Сильно бедствовали сами, но население не обижали.
Полковник Шкуро, отправляясь к нам для доклада в Тихорецкую, послал большевистским комиссарам Ставрополя требование: очистить город, иначе он подвергнет его бомбардировке из тяжелой артиллерии. Как уже было сказано выше, ни одной пушки в отряде не было. Угроза была сплошной «партизанщиной», но она была сделана и были назначены сроки, когда должен быть очищен город. Эти сроки приближались, и теперь отряд шел занимать город. Когда солнце склонялось к западу, мы двинулись из селения по направлению к Ставрополю.
Гипноз имени. Торжественный молебен
Существует очень распространенное мнение о так называемом «обаянии личности отдельных людей». В гражданской войне приходилось наблюдать особый гипноз «имени», и этим часто хочется объяснить особую удачливость отдельных носителей его. К таким именам нужно отнести и имя Андрея Григорьевича Шкуро. Как будто не зря он занимался с такой настойчивостью звуковой стороной своей фамилии: Шкура, Шкуранский, Шкуро.
При начале знакомства со Шкуро Вам, прежде всего, бросается в глаза его миниатюрность, подвижность, непосредственность и, говоря правду, незначительность. Между тем заочно при частом повторении имени у Вас создается представление о строгом карателе противника, неумолимом мстителе за обиду, жестоком и беспощадном преследователе — партизане Шкуро.
Я не берусь утверждать, что все то, что я сейчас приведу — абсолютно верно, но в штабе Шкуро утверждали, отнюдь без желания поставить себе или своему вождю в заслугу: за весь длительный и обильный всяческими осложнениями поход отряда Шкуро по Ставрополью и северной части Кубани только один раз назначенный военно-полевой суд приговорил подсудимого к высшей мере наказания — к смертной казни. И это был комиссар Петров — бывший местный штабс-капитан, прославившийся жестокостью. Он бежал из Ставрополя с деньгами и пулеметами на автомобиле. В селе Кугульта его и четырех его спутников захватила авангардная сотня. Был назначен суд, председателем которого был офицер отряда, юрист по образованию, а членами суда — выборные казаки-старики от каждого полка.
Этот суд приговорил Петрова и всех, кто был с ним, к смертной казни. Считая, что такое наказание по отношению к спутникам Петрова слишком сурово, Шкуро приговор не утвердил, а перенес дело на решение всего отряда. И вообще — как подписать смертный приговор? На каком основании? Громада отряда здесь — верховная власть. Пусть она и решает!