Я прошу его дать посмотреть несколько последних номеров газеты, так как из-за малого тиража их очень трудно достать в городе.
Редактор торопливо кивает головой.
— Фрейлейн Эдда!..
В дверях соседней комнаты появляется белокурая девушка лет двадцати. На ней темно-синее платье, на груди кокетливо поблескивает миниатюрное золотое распятие. Едва слышными шагами она направляется к шкафу н через минуту кладет на стол нужные мне газеты. Не поднимая головы, девушка уходит в свою комнату.
Пора бы и попрощаться, однако редактор просит меня побыть еще немного. Я благодарен ему за это. Правда, неудобно сказать этому человеку, что меня не так интересует его газета, как ее читатели.
Он рассказывает о долгих годах, проведенных им в Дахау. Говорит больше о других, чем о себе. Потом сразу замолкает и, словно вспомнив о чем-то, подходит к окну. Его подвижные и беспокойные глаза ищут кого-то на улице.
— Вы кого-то ждете? — решаюсь спросить его.
Редактор быстрым шагом возвращается на свое место. На его щеках красные пятна, он явно взволнован. Дрожащей рукой он зажигает спичку, и лицо его прячется на миг в облаке папиросного дыма.
— Нет, я никого не жду. Несколько первых недель ждал, а потом махнул рукой — что я им могу сказать, кроме нескольких туманных фраз о туманной демократии.
— Они…
— Они, как все живые люди, хотят знать, каким будет их завтрашний день, и хотят лепить этот день собственными руками.
— Вы уверены в том, что эти руки не вылепят Гитлера номер два?
Редактор кисло усмехается. Наклонясь над столом, он понижает голос до шепота:
— Они уже лепят его.
Он вытирает платком вспотевший лоб.
— Это только начало.
— В мои руки иногда попадают газеты вашей зоны. Жители Дрездена с утра до ночи восстанавливают свой город, и я знаю своих земляков: через несколько лет Дрезден опять станет Дрезденом. Мне рассказывали о дыме над заводами Восточной Германии. А что вы увидите у нас, кроме деревянных пуговиц да грошовых самоучителей английского языка? Библию? Ее популяризировал покойный Мартин Лютер. С каким эффектом — сами знаете. Сегодня — история повторяется. Фрейлейн Эдда!
Стук машинки стихает, я услышал деловитые шаги секретарши.
— Дайте нам, пожалуйста, синюю папку.
Не прошло и полминуты, как маленькие услужливые руки в кружевных манжетах положили перед нами синюю папку. Я заметил, что она была такого же цвета, как и платье фрейлейн Эдды.
Редактор встал.
— Читайте, я вам не буду мешать.
Я перелистал несколько страниц. Это была коллекция анонимных писем.
Ищу в первом из них хотя бы фиктивную фамилию. Вместо этого нахожу слова: «Проклятье вам, прислужникам американской плутократии. Придет время, и мы еще будем купаться в вашей крови».
Читаю дальше: «Наступит час расплаты с предателями, которые перед лицом жестокого, озверевшего врага (это комплимент по адресу американцев — основателей герсбрукского лагеря, где прячут нацистов и кормят их, как на курорте. — Я. Г.) называют немецкий народ виновником войны. Даст бог, который всегда был с нами, немцами, наступит это время раньше, чем кто-нибудь из пас ожидал».
Это уже немного интереснее. Но это только начало. Теперь что-нибудь про свободу слова:
«Почему сегодня каждый немец, — горько жалуется автор анонимного письма, — не имеет права сказать правду?»
Через несколько строк мы узнаем, о какой «правде» пишет автор письма.
«Почему сегодня никто не имеет права рассказать миру обо всех благодеяниях, которые принесли немецкие солдаты жителям оккупированных областей?»
Все это написано совершенно серьезно и даже с пафосом.
Еще одно письмо, под ним подпись: «Студенты Эрлангенского университета».
«Господин редактор! Вам не нравится наша демонстрация против вашего единомышленника Нимеллера? Ну что ж, продолжайте писать так. Скоро вы убедитесь, что ваши деревья не растут до небес. Вы уже однажды сидели, но вам, видно, придется еще раз сесть, если не перестанете писать возмутительные сказки о концентрационных лагерях, если не перестанете оплевывать наших великих патриотов, которых враги судят теперь, как «военных преступников». Предупреждаем вас!»
А вот передо мной целое послание — девять печатных страниц без интервалов. Автор его, как можно догадаться по стилю, является представителем нынешнего поколения немецких «интеллектуалистов». В самом начале он предупреждает, что с нацистами не имел и не имеет ничего обшего. Между тем это нисколько не мешает ему писать такое: