По выбритым щекам пана Фиалки покатились слезы умиления. Вдруг на экране появились австрийские драгуны в переброшенных через плечо кожанках и касках античных героев.
Пан Фиалка совсем ошалел. Он крикнул что было сил:
— Драгуны, ей-богу, драгуны, имперско-королевские драгуны! — и, не обращая уже внимания на ноты, затрубил воинский отбой: «Иван, Иван, возвращайся в казарму!..»
За это нарушение музыкальных правил Фиалке попало. Во время антракта он сидел перед капельмейстером и беспомощно разводил руками:
— Прошу прощения, но я не мог… не мог удержаться! Эти мундиры, эти кони, эти жандармы!.. Моя молодость вновь предстала у меня перед глазами… Моя молодость и светлейший пан, император Франц-Иосиф Первый!..
— А вы его видели?
Лицо пана Фиалки расплылось в радостной улыбке.
— Как вижу перед собою вас, пан капельмейстер!..
Захлебываясь от избытка чувств, пан Фиалка поведал:
— Не знаю, известно ли вам, панове и пани, что когда-то я был депутатом австрийского парламента. Когда-то… гм!.. (Пан Фиалка вытер слезу.) Однажды я вошел в состав украинской депутатской делегации, которую собирался принять покойный император. В приемной мы ожидали всего два часа, когда раскрылись двери и вошел его величество. Мы онемели от волнения, а старенький монарх, благосклонно подергивая бакенбарду, подошел и ласково наклонил к нам свое ухо. Глубоко взволнованные такой милостью, мы доложили его величеству о любви австрийских украинцев к своему монарху. Он слушал и по-отечески улыбался. Но только мы начали рассказывать о тяжелом положении этих украинцев, монарх кивнул головою и тихонько, приятно, ласково сказал: «До свидания, мои господа!»[6] —и показал нам спину. Вот это был монарх! Сказал всего четыре слова, а сколько в них было глубокого смысла!..
Пан Фиалка понурил голову и заплакал, слезы потекли на празднично начищенный корнет.
Прошло несколько лет.
Немая киномуза заговорила, запела и заиграла, пан Фиалка исчез с музыкального горизонта. Как в воду канул.
Как-то в воскресенье утром происходил один из бесчисленных парадов войска маршала Пилсудского. На быстрых белых конях ехали вояки 14-го уланского полка — специалисты по карательным экспедициям, мучители и палачи украинских селян Львовщины. Вдруг за моей спиной раздались возгласы:
— Да здравствует! Вот это армия! Вот это войско! Уланы, ей-богу, уланы!..
Это кричал дородный человечек в черном старомодном сюртуке и черных очках.
Знакомый аромат, аромат смеси коньяка и чистого спирта, воскресил в моей памяти пана Фиалку. Да, это был он!
— А, как поживаете, пан товарищ? Вы думали — капут Фиалке, а Фиалка цветет, и еще как цветет! Дай и вам боже такое!
Пораженный переменой характера пана Фиалки, который из меланхолика превратился в жизнерадостного человека, я поинтересовался его новой профессией. Он потянул меня в боковую уличку и прошептал:
— Я коллекционер!
— Коллекционер? Чего?
— Пощечин!..
— ??!!
Пан Фиалка снисходительно улыбнулся:
— Я расскажу вам, но об этом никому ни слова! Чересчур много во Львове деятелей, желающих занять мое место.
Пан Фиалка боязливо оглянулся и полушепотом продолжал:
— Вы знаете, что нет у нас больше светлейшего императора, зато есть Пилсудский. Вот это голова, вот это маршал, вот это диктатор! Своего премьер-министра Складковского на пять шагов к себе не подпускает, а когда имеет на него зуб, то ударом в нижнюю часть спины с лестницы спускает.[7] Ха-ха!.. Приблизительно то же самое делает генерал Складковский со своими подчиненными. Историю с оппозицией его величества — ундовскими депутатами сейма — сами знаете: в Брестской крепости они трижды в день собирали пощечины от офицеров маршала.[8]
— Знаю. И что же?
— Им это в конце концов надоело.
Я остановился, удивленный:
— Неужели они действительно перешли к оппозиции?
— Хе-хе!.. К оппозиции!.. Чего захотели! Хе-хе!.. Это. я, я стал оппозиционером, мой дорогой!..
Я ничего не понимал, и пан Фиалка сжалился надо мною:
— Когда нужно идти на прием к Пилсудскому, Складковскому и присным, националистические депутаты берут меня с собой и как своего уполномоченного секретаря посылают на первую линию огня, то есть толкают первым в кабинет высокопоставленной особы. Я докладываю об их просьбе и получаю лично серию пощечин, реже — лечу с лестницы. Когда запыхавшаяся и вспотевшая высокопоставленная особа немного успокоится, в кабинет входят мои депутаты. Теперь им ничто уже не угрожает. В крайнем случае какая-нибудь мелкая пощечина или легонький щелчок в нос…