Вслед за тем в землянку вошли народный комиссар ВМФ, адмирал Николай Герасимович Кузнецов, командующий КБФ вице-адмирал Владимир Филиппович Трибуц, начальник авиации ВМФ генерал-полковник Семен Федорович Жаворонков, командующий ВВС КБФ генерал-лейтенант Михаил Иванович Самохин.
- Здравствуйте, товарищи, - вежливым тоном, тихо поздоровался Н. Г. Кузнецов в полнейшей тишине, предупреждая движениями руки, что можно не отвечать по-уставному.
Жест был понят, и мы промолчали.
- Пожалуйста, присаживайтесь, - предложил нарком.
Но никто не сел. Все оставались в прежнем положении, лишь изредка переминаясь с ноги на ногу.
- Это тот самый полк, товарищ народный комиссар, который...
- Помню-помню, - остановил С. Ф. Жаворонкова Н. Г. Кузнецов.
Однополчане оценили реплику наркома, остановившего Жаворонкова. Они, как и нарком, не желали ворошить огорчительное прошлое полка. Всем хотелось знать, как настоящее полка оценивается в верхах. Это понимал, конечно, и С. Ф. Жаворонков. Сделав небольшую паузу, он перешел к тому, о чем и собирался доложить, но после экскурса в нашу историю, желая, видимо, на фоне успешно преодоленных неудач прошлого убедительнее представить боевое сегодня полка.
- Сейчас, товарищ народный комиссар, это один из лучших полков нашей истребительной авиации, - начал Жаворонков, вызывая довольные улыбки летчиков и всех присутствующих.
- Согласен. Оценку считаю вполне заслуженной, - отозвался Н. Г. Кузнецов, слегка кивнув головой.
Всего несколько слов высокого начальника. А как они поднимают дух воинов! Их готовность бить врага еще крепче.
Неожиданно раздался телефонный звонок. Никто не берет трубку. Ближе всех к аппарату я. Рядом со мною вполоборота Н. Г. Кузнецов. Высокий, стройный, молодой, красивый. Так близко я видел его первый раз. Повернув голову в мою сторону и встретившись со мною взглядом своих слегка монгольского разреза глаз, он мягко сказал:
- Послушайте.
- Есть послушать!
Беру трубку. Называю позывной. На противоположном конце провода слышу чей-то огорченный, но вежливый голос: "Да нет, мне "Чайку". Извините". На этом разговор окончен. Кладу трубку. Н. Г. Кузнецов снова поворачивается ко мне. Наши взгляды снова встречаются.
- Не туда попали, товарищ народный комиссар, - громко доложил я, назвав Н. Г. Кузнецова не по воинскому званию, а по должности, следуя примеру С. Ф. Жаворонкова.
Нарком чуть приметно улыбнулся.
По поводу моего диалога с Н. Г. Кузнецовым остряки долго потом шутили. С. А. Гладченко не упускал случая напомнить о том, что "наш доктор получает приказы лично от наркома и лично ему докладывает об исполнении", делая ударение на слове "лично".
Выйдя из землянки, мы увидели голубое небо над аэродромом и в нем "яка", вертевшегося в каскаде фигур высшего пилотажа. Это Пимакин "обкатывал" новый мотор.
- Молодец, - восхищенно сказал Н. Г. Кузнецов, любуясь полетом вместе со всеми, кто его сопровождал.
- Он, кажется, собирается на посадку? - спросил нарком Жаворонкова.
- Заходит, товарищ народный комиссар, - ответил Жаворонков.
И тут, как на грех, произошло непредвиденное.
Когда самолет уже был готов вот-вот коснуться полосы, мы увидели, что левая "нога" не до конца выпустилась. Она была как бы немного согнута. Между нею и крылом самолета не было нужного угла.
- "Нога" не стала в замок, - заключил с досадой находившийся здесь же старший инженер полка В. Н. Юрченко (так оно потом и оказалось при проверке).
Что-либо предпринимать было уже поздно. На пробеге самолет стал валиться на левое крыло в сторону неисправной "ноги". При толчке о землю она совсем подвернулась. Консоль (конец крыла) задела дорожку, и самолет, развернувшись более чем на девяносто градусов против часовой стрелки в сторону неисправной "ноги", остановился с выключенным мотором и переставшим вращаться воздушным винтом. "Як" лежал с подвернутой левой "ногой", опираясь на помятое левое крыло, будто подбитая птица, только что восхищавшая своим стремительным полетом.
- Вины летчика здесь нет, товарищ народный комиссар, - забеспокоился С. Ф. Жаворонков, как бы выражая мнение всех авиаторов, видевших происшедшее.
Н. Г. Кузнецов промолчал. А когда смущенный Пимакин подошел, чтобы доложить, нарком приблизился к летчику и, предупреждая доклад (и без него все было ясно), подал ему руку.
- Благодарю за блестящую технику пилотирования. И за удачную посадку, сказал нарком, не скупясь на улыбку.
Вместе с наркомом улыбались все. Повеселел и Пимакин, видя, что высокое начальство не гневается.
Да, конечно, в создавшихся условиях посадка закончилась удачно. Могло бы быть гораздо хуже. Но только не у Пимакина. Поломка была небольшой. Ее, как и дефект, приведший к аварийной посадке, наши ремонтники во главе со старшим инженером Юрченко, инженером по ремонту Шереметьевым и начальником полевых авиаремонтных мастерских Ф. Ф. Мытовым быстро устранили.
На следующий день в начале девятого я уже был у В. Н. Корнева.
- Зосимова сопровождать до Москвы приказано вам. Вы начинали, вам и доводить до конца, - сказал Корнев. - Командующий предоставляет "дуглас" (Ли-2), но, как вы сами понимаете, для двоих это многовато. Поэтому вылет назначается на 22 ноября, если не подведет погода. За эти дни подберется группа отпускников и командированных. Вместе с вами они полетят до Богослова. Там вас и Зосимова будет ждать один из наших По-2, переоборудованных под санитарный самолет. До Москвы его поведет ваш летчик. В Москве он сдаст самолет и отправится в отпуск. "Дуглас" сопроводит через озеро четверка ваших "яков". Слепенкову уже позвонили. Что-нибудь неясно? - спросил главный.
Мне было все предельно ясно, и я был очень признателен В. Н. Корневу за его оперативность.
Просмотрев мой небольшой отчет, главный врач одобрил результаты моих наблюдений за трудовым процессом летчиков-истребителей. Приказал доложить на совместном совещании начсанов авиабаз и врачей авиаполков, чтобы привлечь их пристальное внимание к этой работе.
Совещание состоялось через два дня. Первым доложил В. Н. Корнев о своем опыте работы в осажденном Севастополе. Там, как уже упоминалось, он возглавлял санслужбу авиабазы. Затем выступил я. Наблюдения мои получили высокую оценку. Заключая, Корнев указал на необходимость продолжать эту работу, а там, где она еще не проводится, незамедлительно начать. Подчеркнул, что на основе изучения и глубокого понимания летного труда в боевых условиях, знания индивидуальных особенностей летчиков, умения располагать их к доверительным беседам с врачом мы сможем лучше предупреждать утомляемость, успешнее помогать командованию в поддержании и повышении боеспособности летного состава.
18 ноября С. Я. Плитко, В. П. Меркулов и я прибы ли на санитарной машине в госпиталь, чтобы забрать и сопроводить в полк Павлова и Зосимова. Павел Иванович возвращался к летной работе. Зосимова надлежало перевезти в свой лазарет перед намеченным стартом в Москву. Лишенная официальности, сердечная обстановка. Кроме приехавших, начальник и комиссар госпиталя, хирурги Н. В. Петров, Ф. М. Данович, Е. П. Букирева, медицинские сестры, санитарки. За чашкой чая состоялся наш короткий, как миг, прощальный вечер, но мы успели сказать много взаимно теплых слов, простых, но проникновенных, шедших от сердца. В письме на имя начальника госпиталя Г. Е. Гонтарева, которое было поручено огласить мне, авиационное командование благодарило дружный медицинский коллектив замечательных хирургов, средний и младший персонал за их самоотверженный, благородный труд. Сегодня уходили последние из этой группы раненых летчиков полка. Но война продолжалась. И никто не мог знать, сколько еще будет их впереди. Только желанная Победа могла остановить потоки крови, смерть и разрушения.
Близкими и родными для всех в отделении стали Павлов и Зосимов. Расставание получилось и радостным, и немного грустным. Поочередно гляжу я то на Павлова, то на Зосимова. И думаю о том, как им трудно было на госпитальной койке и как нелегко было поставить их на ноги. Особенно Зосимова.