Старший лейтенант Н. П. Цыганков, лейтенанты М. 3. Соболевский и Н. А. Сидоровский находились в госпитале.
Николай Петрович Цыганков был ранен 21 августа 1944 года автоматным огнем с земли при перелете линии фронта на бреющем во время сопровождения торпедоносцев для удара по кораблям противника в порту Либава. Летчик получил тяжелый огнестрельный перелом обеих костей левой голени. 26 августа мы эвакуировали его самолетом ЛИ-2 ("Дуглас") в Первый ленинградский военно-морской госпиталь. В качестве транспортной иммобилизации воспользовались гипсовой повязкой. Н. П. Цыганкову ногу удалось сохранить, но к летной работе он не вернулся.
Сейчас Николай Петрович Цыганков, кавалер четырех орденов Красного Знамени, живет и трудится в Ленинграде. На его счету 502 боевых вылета, более 50 воздушных боев и 12 сбитых самолетов врага, из них - 4 лично, остальные в группе. Он был вторым, после П. Г. Богданова, и последним из числа раненых летчиков полка, не вернувшихся в строй.
М. З. Соболевский 29 августа вынужденно садился на свой аэродром на подбитом в бою самолете. В момент удара самолета о землю язык летчика оказался между зубами и был почти полностью перекушен. Быстро наложив повязку, мы спешно отправились в Паневежис. В специализированном госпитале челюстно-лицевые хирурги тщательно сшили язык. Заживление раны прошло гладко. Соболевский вернулся в строй и успешно летал до конца войны. Он был удостоен четырех орденов Красного Знамени.
В послевоенные годы с М. 3. Соболевским мы встретились только спустя двадцать восемь лет, 8 мая 1975 года, в Ленинграде. На его вопрос, узнаю ли его, я потребовал: "Покажи язык!" Михаил Захарович сразу все понял. Широко и трогательно улыбаясь, он незамедлительно и так же старательно исполнил мою просьбу, как в свое время в госпитале, когда я навещал его в Паневежисе. М. 3. Соболевский живет в Одессе.
Н. А. Сидоровскому вскоре после его печального доклада о Храмове в тот же день в автомобильной аварии повредило стопу. К счастью, все закончилось довольно удачно. Примерно через месяц Николай Александрович вернулся в боевой строй. Сейчас он живет и трудится в Калининграде.
Неожиданно вернулся Храмов! Он стоял в проеме дверей, широко расставив ноги, придерживаясь руками за притолоку, похожий на какой-то сказочный призрак. Шутка ли: явился человек, которого в мыслях многие уже похоронили.
Трудно передать словами, что испытывали боевые друзья в тот момент. Удивление и охватившая нас радость были настолько сильными, что все мы словно окаменели. А потом, заметив, что стоять на ногах Юрию Васильевичу трудно, мы бережно подхватили его и на руках перенесли на кровать.
Поддерживаемый друзьями, Храмов сел. От нас не ускользнуло то, что это причинило ему физическую боль.
- Несколько раз казалось, что он выручит, - тихо произнес Храмов, взвесив на ладони извлеченный из кармана брюк пистолет и сунув его под подушку.
Юрий Васильевич был растроган встречей. Губы его чуть приметно вздрагивали, глаза наполнялись влагой, он еле сдерживал слезы. Голова забинтована. На левом виске - следы впитавшейся в повязку крови. Лицо осунулось, рельефнее обычного выделялись скулы. Губы - сухие, обветренные, в трещинах. Пристально, с участием, вглядывались мы в зоркие глаза летчика, впалые и воспаленные. Они по-прежнему излучали человеческую теплоту и приветливость, светились верой в людей. Это были глаза типично русского человека, глаза воина великого народа-героя.
Мы понимали, что Храмов крайне измучен, обессилен, нуждается в покое и отдыхе, восстановлении сил. И потому никто не решался спрашивать. Как врач я готов был немедленно приступить к своим обязанностям. Но не мог Храмов уйти, не рассказав о подробностях случившегося. Стремление поделиться ими с боевыми друзьями было, пожалуй, одной из первейших и неотложных потребностей летчика. Успокоившись после волнений первых минут встречи, глубоко вздохнув, Юрий Васильевич начал свой рассказ:
- Шли низко над лесом, чуть не задевая верхушки. Неожиданно оказался пробитым радиатор. Пришлось развернуться на обратный курс. Но вода быстро вылилась, и мотор остановился. Высота небольшая. Планировать долго не мог. Самолет неудержимо потянуло вниз. Когда до земли оставались секунды, передал ведомому несколько слов. От Сидоровского, наверно, уже знаете...
Неожиданно Храмов спросил, почему не видит Сидоровского. Не дождавшись ответа, стал интересоваться и другими, кого сейчас не было в летном общежитии. В их числе назвал Свешникова и некоторых других, погибших за время его отсутствия. Мы невольно насторожились. Уж очень не хотелось огорчать его. Пусть о них Храмов узнает позже. А сейчас, взяв инициативу на себя, я поспешил сослаться на служебную занятость отсутствующих. Друзья понимающе поддержали меня.
Продолжая рассказ, Юрий Васильевич отметил, что не почувствовал и не помнит удара о землю. Помнит только, как стремительно приближался неминуемый удар, мгновенно и неощутимо погасивший сознание и всякое восприятие. Храмов не знает, сколько лежал он без сознания. Он помнит себя с того момента, когда был уже на ногах, выбравшись из обломков самолета. Но как он выбирался - не помнит. Он отчетливо понимал, что идет, и тут же ловил себя на мысли о том, что не знает, где находится, откуда, куда и зачем идет, почему и как оказался здесь. Сколько продолжалась эта автоматическая ходьба, он и теперь не мог вспомнить.
Но вот Ю. В. Храмов почувствовал, что лицо его заливает кровь. Рукой коснулся левого виска. На ладони кровь. Он ощутил боль в ногах. Она явно мешает идти. Вылет и все другие события, предшествовавшие этой машинальной ходьбе, все еще оставались вне сознания.
Состояние, в котором оказался летчик, довольно странное на первый взгляд, врачу понятно. Это так называемая ретроградная амнезия - провал (утрата) памяти на все недавнее прошлое в результате сотрясения головного мозга. Картина, похожая на пробуждение от наркозного сна, когда сознание тоже возвращается не сразу, вслед за восстановлением двигательных реакций и речи. Просыпаясь от наркоза, больной уже двигает руками, ногами, может встать и пойти, разговаривает (иногда очень связно), но все это поначалу делается неосознанно. И лишь постепенно, по мере улетучивания из организма наркотического препарата и прекращения его действия, все более полно возвращается сознание, и шаг за шагом всплывают в памяти больного события, предшествовавшие наркозу. У Храмова утраченное в результате сотрясения головного мозга сознание тоже возвращалось постепенно. Одно за другим всплывали в его памяти события, воссоздавая полную картину случившегося.
Вспомнив все, летчик стал действовать. Он внимательно осмотрелся. Кругом низкорослый лес. Тишина. В ушах шум и звон. Страшная головная боль. Кровотечение из раны левого виска продолжается. Храмов достал из кармана индивидуальный пакет первой помощи и наложил тугую повязку на рану. (Как было важно иметь летчику перевязочный материал именно в кармане! Бортовые аптечки, имевшиеся на Як-1, себя не оправдали. В дальнейшем от них пришлось отказаться.) Ему захотелось вернуться к самолету, чтобы уточнить, в каком он состоянии. Но, подумав, не стал терять времени. Его мысль напряженно работала в одном направлении - выбраться к линии фронта и скорее в полк.
На руках у Храмова чудом уцелевшие часы и компас. Они да солнце над горизонтом - достаточные ориентиры, чтобы определиться на местности. Направление к линии фронта, как он вскоре понял, было выбрано правильно. С трудом пробираясь густой чащей леса, Храмов неожиданно оказался на краю опушки, вблизи колодца. Притаившись, решил понаблюдать за домом, \ 201\ чтобы не напороться на нежелательные осложнения. Вскоре из него вышел пожилой человек в штатском и стал доставать воду из колодца. Видно, хозяин. Летчик решил обратиться к нему. Показав пистолет, он дал знак не шуметь и немедля подойти. К удивлению Храмова, человек без боязни и с готовностью подошел и сказал по-русски с литовским акцентом:
- Я вижу, вы русский офицер. Не опасайтесь меня, я помогу вам.