В конце февраля 1945 года мы перебазировались в Восточную Пруссию, на полевые аэродромы Аглонен и Грабштейн, располагавшиеся поблизости. Их взлетно-посадочные полосы были покрыты металлической сеткой, чтобы можно было летать в условиях весенней распутицы и вместе с другими авиаторами и моряками Балтики и воинами 2-го и 3-го Прибалтийских фронтов громить одну из крупнейших группировок гитлеровских войск - восточнопрусскую. Она насчитывала 600 тысяч солдат и 200 тысяч ополченцев.
В марте - апреле, вспоминает А. М. Шугинин, в связи с развитием операций наших войск в Восточной Пруссии и Восточной Померании, основной операционной зоной авиации флота стала Данцигская бухта, ее акватория и порты. Усилия авиации были направлены на срыв оперативного маневра через море окруженных кенигсбергской, земландской и восточнопомеранской группировок противника. Наряду с этим не прекращался боевой контроль над морскими коммуникациями курляндской группировки противника. Основными объектами в Данцигской бухте были порт Пиллау и оперативная база Хель. За март - апрель наша 8-я минно-торпедная и 9-я штурмовая авиадивизии по этому порту нанесли 24 массированных удара (более двух тысяч самолето-вылетов). Было уничтожено 24 транспорта и около 40 различных боевых и вспомогательных кораблей.
9 апреля капитулировал гарнизон Кенигсберга, насчитывавший 130 тысяч солдат и офицеров, 4 тысячи орудий и минометов. Штурм города продолжался четверо суток. в нем участвовали войска четырех армий 3-го Белорусского фронта, которым командовал Маршал Советского Союза А. М. Василевский, авиация флота и армии, французские летчики полка "Нормандия-Неман".
За время участия нашего полка в боях, завершившихся взятием Кенигсберга, я не отправил главному врачу ВВС КБФ ни одного донесения о санитарных и безвозвратных потерях. У нас в полку их не было. Последним, кого мы потеряли, уже после взятия Кенигсберга, 13 апреля, был наш общий любимец летчик Л. О. Брыжко, о котором подробно рассказано выше.
За участие в штурме и взятии Кенигсберга наш полк был награжден орденом Суворова III степени и стал именоваться Кенигсбергским. Личный состав полка наградили медалями "За взятие Кенигсберга".
Ко времени участия в заключительных ударах балтийской авиации по военно-морской базе Свинемюнде (после взятия Пиллау 25 апреля) и порту Ренне на острове Борнхольм (после падения Свинемюнде 5 мая) мы перебазировались в Померанию - на аэродром Кольберг у самого берега Балтийского моря. Колонну автомашин, перебрасывавших наземный состав, возглавлял заместитель командира полка по политической части капитан Г. П. Нечаев. В расположение гарнизона прибыли рано утром 1 мая. Летчики полка приземлились в Кольберге сутками раньше.
Здесь я встретился с подполковником Я. 3. Слепенковым. Последний раз мы виделись полтора года назад, в ноябре 1943 года, в Москве. Я и врач пикировщиков С. И. Тарасов были тогда в командировке. Быть в Москве и не навестить Я. 3. Слепенкова исключалось. При встрече в Москве (по его настоянию я переночевал у него дома) Яков Захарович подарил мне свою фотокарточку с автографом: "На память доктору от Слепенкова Я. 3. 19.11.43 г., гор. Москва". Чувствовал он себя хорошо. Откровенно признавался: тоскует по боевой работе и будет добиваться возвращения в строй.
И вот он в строю в качестве командира 9-й штурмовой авиационной Ропшинской Краснознаменной ордена Ушакова I степени дивизии. Эта дивизия под командованием Я. 3. Слепенкова и наша 8-я минно-торпедная под командованием М. А. Курочкина 4 мая 1945 года нанесли три совместные удара по военно-морской базе и порту Свинемюнде. В них участвовали 102 самолета - торпедоносцы, штурмовики, истребители, в том числе и наши Як-9 под командованием Павла Ивановича Павлова. Были потоплены учебный линкор "Шлезиен", вспомогательный крейсер "Орион" и 12 других кораблей и транспортов врага. Серьезно пострадали еще 7 единиц, в том числе "Принц Ойген".
Последний воздушный бой летчики нашего полка провели 8 мая 1945 года. Вылетев на разведку погоды вдоль побережья, капитан В, Т. Добров и старший лейтенант П. С. Стручалин у острова Борнхольм сбили летающую лодку врага и Ю-52. Боевой счет полка был закрыт; 10220 боевых вылетов, 265 воздушных боев и 290 сбитых фашистских самолетов.
В "Правде" от 15 августа 1970 года в статье "Не ушли" В. Т. Добров так описывает свой заключительный боевой вылет. Воспроизвожу дословно, чтобы памятный однополчанам эпизод последнего дня войны не затерялся в подшивках газет:
"...Летим вдвоем со старшим лейтенантом Павлом Стручалиным. Под нами серая бугристая масса воды Над головой такая же серая пелена сплошной облачности. Следим за воздухом и морем.
Слева угадывается берег Борнхольма. Вдруг вижу вражескую летающую лодку. Атакуем ее. Даю очередь из пушки, затем из крупнокалиберного пулемета. Попал! Вижу, как от очередей товарища разрушается обшивка крыла самолета противника. Еще атака, и он падает в море.
Делаем третий галс возле острова. Почти на встречном курсе под нами проносятся два Ю-52. Едва не цепляясь за гребни волн, "юнкерсы" пытаются уйти под защиту зенитных батарей. Атакуем ближайшего. Вражеский стрелок бьет по моей машине.
Еще два захода - и "юнкерс" погружается в волны.
- Вода из радиатора твоего самолета, - слышу ведомого.
- Понял. Идем домой!
До берега 15 - 17 минут полета. Мотор пока гудит ровно. Но вода уходит из системы охлаждения, и мотор начинает перегреваться. Когда воды не станет, двигатель может заклиниться. Эти тревожные мысли прерывает еле слышный (в наушниках) голос:
- "Каштан-тринадцать", сообщите координаты, готовлю катера.
Значит, на аэродроме слышали наши переговоры. Отвечаю:
- Иду к вам.
Мучительно долго тянется время. Самолет трясет как в лихорадке. Отстегиваю ремни, сбрасываю фонарь кабины. Все готово к посадке на воду. Но винт крутится. Еще немного продержаться в воздухе - и самолет будет над аэродромом.
Берег. Плавно перевожу самолет в планирование. Посадка на три точки. Подбегают друзья.
- Все рискуешь?! - с укором говорит командир. - Лезешь на пулеметы.
А в глазах искрится радость: командир по-человечески счастлив за нас, сбивших два вражеских самолета..."
К этому можно добавить: счастливы были все в полку. Командир Герой Советского Союза подполковник Павлов недолго сохранял видимость "гнева". Подъехав на легковой вслед за медиками, он с ходу сделал короткое, отмеченное выше, замечание по существу и тут же обнял отважных боевых друзей.
На санитарной машине, опередив многих, я и медицинская сестра оказались первыми у самолета, остановившегося с заглохшим мотором в конце пробега. Подъезжая, мы видели, как В. Т. Добров незамедлительно выбрался из кабины и задержался на плоскости. Вероятно, торопился показать: он цел. Летчик стоял с высоко поднятым над головою шлемофоном в руке и улыбался навстречу спешившим к нему однополчанам. Как только наша "санитарка" остановилась у самолета, Василий Трофимович спрыгнул с крыла и громко объявил, приближаясь ко мне:
- Работу привез только техсоставу, доктор. Самолет мой окончательно выдохся, а я и Павел невредимы!
Мы обнялись. Летчик, если можно так сказать, пылал жаром: оказывается, перегреваются не только моторы. На мою попытку посчитать пульс В. Т. Добров ответил шуткой, желая, видимо, напомнить: он знает, как изменяется у него пульс под влиянием факторов боевого полета.
- Запиши на веру, не ошибешься. Не меньше ста двадцати ударов в минуту.
Я все же настоял и убедился: летчик был недалек от истины. Выраженно частил пульс и у Стручалина.
Да, возможностей поврежденного в воздушном бою самолета В. Т. Доброва, по заключению специалистов, хватило только-только. Воля, выдержка и хладнокровный расчет, великолепный "личный фактор" помогли опытному боевому летчику преодолеть грозную аварийную ситуацию, избежать крайне рискованного приводнения в открытом штормившем море. Как же тут было не радоваться?! Вдобавок два сбитых самолета. Все попытки врага уйти оказались тщетными. Не ушли! Последняя в полку встреча с воздушным противником закончилась в духе традиций наших славных летчиков.