Множество английских надписей придает городу, несмотря на его экзотичность, сходство с Лондоном. Большие незастроенные пространства в центре напоминают Гайд-парк; там есть ораторы; транспаранты и величественные дворцы, построенные в том же сусальном послевикторианском стиле. Те же фильмы сопровождаются такими же рекламами, так же много автомобилей и движение тоже левостороннее. Река Хугли не менее многоводна, чем Темза, а лондонский мост не мог бы, пожалуй, сравниться со здешним железным мостом. Так же, как там, в Англии, далеко от моря выросла одна из величайших пристаней мира. У берега стоят на причале необозримые ряды судов, надписи на их бортах свидетельствуют о том, что они прибыли из Англии, Греции, Голландии — отовсюду.
Видели мы здесь и коммунистическую демонстрацию. Два потока демонстрантов тянулись ко дворцу губернатора, собственно губернаторши, так как калькуттское городское управление возглавляет женщина. Посреди мостовой шагали портовые рабочие в белой одежде, в широких штанах дхоти, представляющих собой полосу материи, обернутую вокруг бедер и протянутую между ногами. У некоторых были в руках суковатые палки, другие несли бамбуковые шесты с красными знаменами. Они шли без духового оркестра, их не сопровождали дети, никто в этих рядах не улыбался. Одни мужчины. С серьезными лицами они озирались по сторонам.
Мы еще хорошо помним, что значит такое выражение лиц. И мы участвовали в таких шествиях. Но все ли мы помним это? На свете до сих пор много стран, где проводятся такие же демонстрации, какие были у нас во время кризиса. Не забываем ли мы об этом? Везде ли вы увидите улыбающихся отцов с детьми на плечах? Не забываем ли мы, что при таких выступлениях подчас ставится на карту жизнь, и отцы предпочитают сжимать в руках нечто менее хрупкое, чем детские ручки?
Поверьте, мы присматривались ко всему, хотя нашей задачей было устраивать зрелища для других. Мы показали семь спектаклей для рекордного количества зрителей: их было 17 900. По этой цифре вы можете догадаться, что мы играли в большом помещении, куда публика ходила очень охотно. Это была цирковая палатка на территории выставки, даже слишком большая для наших маленьких кукол. Но спрос на билеты был так велик, что и этого помещения не хватало.
После спектакля к нам на сцену приходили особенно дорогие гости. Ежедневно посещал нас бенгальский писатель Чаттерджи, автор пользующейся большим успехом детской пьесы, которая шла по очереди с нашими кукольными спектаклями. Однажды после спектакля пришел к нам показать свое искусство танцор, и аккомпанировавшие ему барабанщики добросовестно объясняли нам все вариации сложных ритмов. Иногда приходил магараджа Кашмира, статный молодой человек со своей прекрасной черноокой супругой. Это один из последних князей Индии, сохранивший еще политическую власть — кашмирский магараджа сейчас губернатор своего штата. Знакомился с нашей закулисной жизнью и племянник Тагора, душеприказчик поэта, человек приветливый и скромный. И, наконец, самым дорогим гостем был Удаи Шанкар.
Только ли моим особенным настроением объясняется, что я хотел написать: «О, Удаи Шанкар!» У меня в ушах все еще звучало: «О, Ангкор!» Я увидел его впервые целых двадцать пять лет назад. И его образ так врезался в мою молодую душу, что остался незабываемым. Он первым привез тогда в Прагу индийский балет и очаровал всех нас. Мне приходилось потом видеть много танцоров и танцовщиц этой страны, но, как это часто бывает в жизни, первое впечатление осталось самым сильным.
У Шанкара было благородное лицо, тяжелые веки, прикрывавшие блестящие глаза, маленькие подвижные ноздри, пряди черных волос спускались до самых плеч. Он был тогда в расцвете сил, но фигура у него была совершенно не такая, как у наших танцоров. Он не походил на античную статую, был не очень мускулистым, скорее мягким, эластичным. И все-таки выглядел гораздо мужественнее, чем многие широкоплечие, узкобедрые танцоры с сильно развитыми икрами. Это был настоящий мужчина.